Коллектив авторов - Седые дети войны - Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Кругом был большой снег, больше метра, люди бежали кто в погреба, кто под пули. Скот мычал, свиньи орали, люди кричали, плакали. Это ужасно и страшно. Целую ночь пылало пламя поселка.

Только когда кончился пожар, стали искать, где можно обогреть детей и покормить. И только остались после пожара детский сад, столовая, магазин, больница и завод. Вот в этих помещениях разместились жители, которые остались в живых.

Здесь нам пришлось две недели пожить, и опять приехали немцы, выгнали всех на улицу, и начали поджигать.

Больше находиться было негде. До рассвета стояли у огня и потом поехали в деревни, которые еще не сожгли. Наша семья: мама, я, брат, сестра с двумя своими детьми, одному было год и 8 месяцев, а второму 6 лет, поехали в деревню Шляпное. Всю дорогу (а деревня была в трех километрах от завода) ехали спокойно, а перед деревней, не доезжая одного километра, немцы строчили с автоматов как пчелы.

У мамы в руках была банка — ее разбили.

Потом, когда дошли до патруля, нам показали, что надо поднять руки кверху.

Потом нас разместили в доме, где уже было две семьи. Спали только сидя. Нас, детей, попросили, чтобы полезли на печку, и нас никуда не выпускали. Есть было нечего.

Ничего взять дома мы не могли — только то, что было надето на нас. А через месяц нас эвакуировали в деревню Подбужье, это 40 км от деревни Шляпное. Мы ехали на санках три дня.

На дорогах, когда у пожилых не было сил идти, их расстреливали на глазах. Голодные, холодные, охраняемые немцами, люди еле передвигались. Немцы смеялись и фотографировали. Когда мы приехали в Подбужье, там оказалось очень много эвакуированных. Село Подбужье было большое, и в каждом доме жило по пять семей вместе с животными. Мало того, что был страшный голод и холод. Кроме всего, пришел и брюшной тиф.

Немцев здесь не было, но были полицаи. Людей умирало очень много, но, видно, наша семья осталась живая благодаря моей маме. Она умела шить. Мы один раз в день могли есть мамалыгу. А когда растаял снег, мы пошли собирать старую картошку. И здесь нас увезли, не сообщив об этом нашим родителям.

Сперва нас держали в Хвастовичах, потом повезли в Теребень, после нас погрузили в вагоны и повезли в Брянск. Везде — брянский лес. Ой, как трудно было глядеть, как немцы, вырубали наши леса. Очень обидно было. Нам не хотелось жить на свете.

Привезли в Брянск и кинули в лагерь. Там находились и девять человек военнопленных. Все с нашего завода. Был страшный голод. Люди умирали — их вывозили машинами. Не было сил даже ходить. Привозили один раз в день баланду. В 1943 г. нас ночью погрузили в вагоны, в которых возили скот. Закрыли и повезли.

Ночью нас привезли в Германию. Там нас поместили в бараки. Наутро нас погнали в баню. Потом проверяли рентгеном, брали кровь. Каждое утро нас в шеренгу выставляли. Приезжали немцы и выбирали. Всех нас разбили, и я осталась одна.

Я была худая — одни кости и кожа. Таких, человек десять, собрали отдельно. Нас никто не брал, и решили везти на аккумуляторную фабрику в Берлин.

Когда везли, немцы говорили, что нас везут на фабрику, где делают хорошие конфеты. А когда привезли на место, мы просто стали задыхаться от запаха кислоты — это была химическая фабрика. А потом нас привезли в лагерь.

Там уже было 352 человека. Все было окружено проволокой — будки, собаки кругом. И бараки с деревянными койками двухъярусными. Были специальные костюмы, на которых было написано «ОСТ» на рукавах, спине, груди большими буквами. Голод ужасный. Один раз в день еда — баланда из шпината, маленький кусочек хлеба, и тот с жилками, или с брюквой баланда. Работать заставляли 16 часов, а тех, кто работал по 8 часов немцы брали работать себе на квартиру. Работа была тяжелая: выгружали баржи. В цехах тоже была очень тяжелая работа. Мой номер 362.

Были часто бомбежки. Во время бомбежек выгоняли в бомбоубежище.

Многие в лагере травились и вешались.

Однажды, когда бомбили, мы решили сделать побег с одной девушкой. Она была старше меня, ее звали Шура, она из Бобруйска Могилевской области, из Белоруссии. Нас встречал один русский — это был друг Шуры. Она знала, что ее могут разоблачить, о ее вредительстве. Если бы нас нашли, тогда бы расстреляли, но нам в то время было уже все равно.

Я ничего не знала, куда меня везли, но только знала, что мы едем дальше от Берлина. Мы хотели устроиться на работу у хозяина. Но других брали, а я была очень плохая, поэтому меня не брали. Они не хотели меня бросать.

А потом нас устроил на работу полицай в туберкулезный лазарет ухаживать за больными. Мы согласились. Нас перевели в барак. Барак был неплохой, там работали западные украинцы. Барак был на территории лазарета, ходили свободно куда хочешь. Питание было хорошее, но больные много не кушали. Прежде, чем приступить к работе у нас проверяли здоровье. Самое страшное было для меня заболеть.. Но все было хорошо, я оказалась здоровая.