Из этого отрезка времени я помню картину широкой дороги, по которой идут люди, а по бокам немцы с автоматами. Я выронила узелок, который мне дала нести мама, и немец отбросил его в сторону. Я попыталась его поднять, немец замахнулся на меня, мама схватила меня, я очень испугалась, плакала от страха, а больше, наверное, от того, что в узле была моя кукла. Потом на стоянке мама сделала мне куклу из цветка мальвы.
Снова из маминых записей: «14 августа нас снова погнали через Дятьково, Бежицу. Всех погрузили на открытые платформы и повезли через Ковно — Вильно — Алита в лагерь для заключенных, где мы находились. Кормили нас мучной затиркой один раз в день».
Из этого периода запомнила, как нас, детей, на этих открытых платформах старались посадить пониже между узлами, так как было очень холодно, а когда налетали самолеты, поезд останавливался и все бежали в поле, ложились на землю и мама закрывала меня шалью. Шаль до сих пор у меня, как память о маме.
Еще помню из жизни лагеря. В барак приходила немка. Говорили, что она выбирала детей. Меня в этот момент прятали под нары. Я запомнила огромные (как мне казалось) сапоги, которые шли по проходу. Мама тяжело заболела тифом, и нас отселили в другой барак. Мама бредила, кричала, а я от страха забивалась под нары. Было жутко. Сестру гоняли на работу на поле, и она иногда приносила мне какой-нибудь овощ (свеклу, морковку). Это был праздник.
И снова из маминых записей: «8 июля 1944 г. нас освободили наша Красная Армия. 15 июля мы тронулись обратно в путь на Родину. 27 июля приехали и... нет ничего, все сожжено. И меня известили, что Женя погиб в январе 1944 г.» 25 августа мы перебрались в Калугу. Нас приютила мамина сестра. Мама умерла в 1955 году.
Шилова Мария Епифановна
г. Киров Калужской области
В 1943 году в июле месяце меня забрали в возрасте 18 лет в ГФП по заявлению полиции на ст. Гусина, где продержали несколько дней, а потом вывезли в Смоленскую тюрьму. В конце сентября месяца весь Смоленск был в огне, и меня и других только женщин привезли на станцию, погрузили в товарные вагоны и доставили в Минск. В Минске отобрали всех евреев, а остальных отправили в Польшу.
Это страшно вспоминать — голод, холод, болезни, нечистоты и прочие неудобства. В Польше разместили в концлагерь под названием Майданек, где работали, перебирали овощи, но уже вынести даже одну картофелину было невозможно. Просто расстреливали тех, кто на это шел. Итак, в этом концлагере мы прожили до января 1944 года, а потом нас всех женщин переправили в Германию в концлагерь Равенсбрюк, где нас держали взаперти целый месяц, а потом вывезли в город Лейпциг. Там находился военный завод, где мы и работали по уборке и вывозке металлической стружки.
Когда открыли второй фронт, начались сильные бомбежки, где очень много погибло народу. Тогда нас выгнали из города и направили этапом в сторону Эльбы. Мы шли в колонне по четыре человека, а по бокам шла действующая немецкая армия и уже нас не бомбили. На одной из развилок армия была отделена от нашей колонны. Очень долго шли, а потом загнали всех в сарай под замок, но, к счастью, 26 апреля 1945 года советские войска нас освободили.
Юпланова Клавдия Ивановна
ур. Хвастовичского р-на Калужской обл., проживает в г. Тарусе Калужской обл.
Мне за 80 лет. Всю жизнь прожила в Хвастовичском районе, а в 1998 году я оказалась в Тарусском доме-интернате по состоянию здоровья.
Война оставила неизгладимый след в моей судьбе. Силой вывезли меня в Германию. По дороге состав не раз бомбили. Перепуганных и голодных выстроили нас на площади. «Почтенные» бауэры со своими женами неторопливо и тщательно осматривали русских рабов, ощупывая своими толстыми пальцами руки и ноги молодых женщин. До сих пор жжет у меня сердце при воспоминании того дня, когда я испытывала чувство стыда и отчаяния.
Относились немцы к дармовой рабочий силе хуже, чем к скотине, работать заставляли без продыху. Кормили один раз в день, вечером. Принесут 300 граммов хлеба суррогатного и баланды из гороха с викой пополам, горькой и противной.
Немного помогал нам Петя, сын двоюродной сестры. Хозяйка приставила его к кроликам, и он потихоньку их грабил — где морковку, где капустный лист припрячет.
После освобождения страна встретила нас отнюдь не с распростертыми объятиями. Что там говорить: и допрашивали, и попрекали не раз, «германками» называли, как будто по своей воле были мы там.
Читать дальше