Жили мы в основном на папины заработки. Помимо театра, папа подрабатывал на телевидении, но чаще на радио. В те годы радио было очень популярно в Ленинграде, там шло много интересных передач, среди которых не последнее место занимали литературные чтения. Папа читал стихи и прозу, русскую и советскую классику. Очень часто это приходилось делать с листа, то есть без репетиций, а прочесть нужно искренне, душевно, трогательно. Вот где оттачивался актерский профессионализм.
Кроме того, папа участвовал в передачах для детей, самой известной из которых был «Клуб знаменитых капитанов», где он работал несколько лет. Радио было неплохой статьей дохода. В театре зарплата была смешная — 95—100 рублей, а за вечер на радио получали 11 рублей, поэтому этими «халтурами» никогда не пренебрегали. Мама в музыкальной библиотеке получала рублей 80.
Жили небогато, но ни в чем себе не отказывали. Если мама хотела румынскую стенку, каким-то чудом стенка появлялась. Я учился в восьмом классе, мы с мамой ходили по Гостиному Двору и увидели пальто на меня — чешское, сероватое с розовой искрой, чуть выше колена с капюшоном, с деревянными пуговицами и воздушными петлями, в общем, пальто что надо. Оно стоило восемьдесят рублей — баснословные деньги. Мама заставила меня пальто померить. А на следующий день бабушкино золотое кольцо оказалось в ломбарде, откуда не вернулось, а я стал ходить в новом пальто.
У родителей была тетрадь, где велась запись долгов. В день зарплаты я часто слышал, как они обсуждали, кому нужно срочно вернуть деньги, а кто может подождать, можно ли у кого-нибудь перезанять или придется заложить сахарницу. Вся серебряная посуда, приданое Ирины Львовны, постепенно перекочевала в ломбард, там и осталась. Отнести туда какую-то очередную вещь всегда имелась мотивация, а забрать — денег не было.
Большой статьей расхода была еда. В Советском Союзе у многих домашняя трапеза возводилась в культ, возможно, потому, что с другими развлечениями было туго, да и пища, доставшаяся не просто, превращалась в манну небесную.
Мама много времени проводила у плиты. Искусная кулинарка, она постоянно что-то выдумывала.
У мамы были знакомые мясники, молочницы и овощники. У папы, а впоследствии и у меня были свои ликеро-водочные дамы, которые звонили:
— Привезли «Посольскую». Привезли «Рябину на коньяке».
Мы приходили через заднее крыльцо и затаривались. Там время от времени мы встречались с Мишей Боярским.
Обед всегда состоял из нескольких блюд. Меню — каждый день новое. Супы, харчо, чанахи, щи, борщи. На второе — обычно мясо или котлеты с разными гарнирами. Если не удавалось достать мясо или фарш, мама покупала готовые котлеты по девять или двенадцать копеек штука, что-то туда добавляла, и они получались — пальчики оближешь.
Эти котлеты подавали и гостям к великой их радости.
Чаще других, естественно, к нам приходили Иван Андреевич и Лидия Борисовна Поляковы — мои новые дедушка и бабушка.
Иван Андреевич был человеком невероятной широты натуры. Одиннадцатый ребенок в русской крестьянской семье из Тульской губернии. Истинный самородок, яркий, запоминающийся артист. Мне он очень нравился в спектакле «Да здравствует король!», где Иван Андреевич играл главную роль — скромного бухгалтера, вдруг оказавшегося единственным наследником короны какого-то островного государства. После множества злоключений в новой должности король оказывается с семьей на плоту в океане, где их подбирает советский теплоход. Как я сейчас понимаю, пьеска была так себе — агитка и агитка, но местами довольно смешная, и Поляков играл виртуозно.
Дядя Ваня умел потрясающе пародировать, и не только артистов Театра комедии, но и Василия Меркурьева, Николая Черкасова, Юрия Толубеева, а также соседей по коммуналке и партийных вождей. Правда, делал он это исключительно в тесной компании.
У дяди Вани был довольно красивый, зычный голос, музыкальный слух у него тоже был, а вот координации между слухом и голосом не было вовсе, поэтому возникали проблемы с чистотой интонирования.
Когда у Поляковых собирались фронтовые друзья, после нескольких рюмок Иван Андреевич начинал петь русские ямщицкие песни. Зычно, широко, со слезой. Его коронной была «Когда я на почте служил ямщиком». На словах:
Налейте, налейте скорее вина, Рассказывать больше нет мочи… —
он давал такую слезу, что Шаляпин мог бы потренироваться в коридоре.
Еще в его певческом репертуаре была опера Ивана Дзержинского «Тихий Дон» — вся, от начала до конца, включая партии самых незначительных действующих лиц и все хоры.
Читать дальше