Стихи грезились ему во сне. Так, в Послании к Лицинию [180] См. сочин. Пушкина, т. III, стр. 117—120. Вышеприведённые стихи см. в Разговоре книгопродавца с поэтом.
, которое умышленно названо переводом с латинского, два следующие стиха:
Пускай Гликерия, красавица младая,
Равно всем общая, как чаша круговая,
сочинены во сне [181] Сообщено П. А. Плетнёвым.
.
Послание к Лицинию относится уже к 1815 году. Год этот, конечно, был памятен Пушкину. С него начинается литературная известность и слава его, дотоле ограниченные тесным царскосельским кружком. В этом году под стихами его уже находим полное его имя. О нём заговорили…
4-го и 8-го чисел января в первый раз происходило в Лицее торжественное публичное испытание. Государь не мог удостоить его своего присутствия: Он жил тогда в Вене. Тем не менее посетителей собралось множество. Несмотря на расстояние, друзья просвещения и важные государственные лица нарочно приехали из Петербурга посмотреть вблизи на этот новый рассадник наук, столь любимый Его Величеством. Во время экзамена по предмету Русской словесности вызвали Пушкина, и он прочёл перед многочисленным собранием свои Воспоминания в Царском Селе, во многих местах истинно-прекрасные [182] Воспоминания в Царском Селе, под коими Пушкин в первый раз подписал полное имя своё, напечатаны в 1815 году, в Российском Музее, прекрасном по тому времени журнале, которым заведывал В. В. Измайлов, передавший Вестник Европы прежнему его издателю М. Т. Каченовскому. Измайлов начал ими четвёртый нумер Музея, с следующим примечанием: «За доставление сего подарка благодарим искренно родственников молодого поэта, которого талант так много обещает».
. Все слушатели почувствовали, что это не были обыкновенные, сочинённые на заданную тему стихи. Но, без сомнения, немногие внимали им с таким участием, как семидесятилетний Державин, почётным гостем сидевший на экзамене. Он, конечно, не мог без сердечного волнения слушать эти гармонические строфы: в них говорилось о Екатерине, о прошлом веке, им воспетом, о нём самом. Растроганный, он поднялся с кресел и пошёл обнимать молодого поэта… Но вот собственный рассказ Пушкина об этих незабвенных для него минутах: «Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил: он сидел поджавши голову рукою; лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы. Портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож [183] Портрет этот вместе с аспидною доскою, на которой Державин написал последние предсмертные стихи свои, находится в читальной зале Императорской Публичной Библиотеки. (Портрет работы А. А. Васильевского. 1815 г.— Сост.).
. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в Русской словесности. Тут он оживился: глаза заблистали, он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочёл мои Воспоминания в Ц. С., стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина [184] Державин и Петров героям песнь бряцали.
, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил своё чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении: он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…» [185] См. сочин. Пушкина, т. XI, стр. 176—177.
Сюда-то относятся слова Пушкина о музе своей:
И свет её с улыбкой встретил.
Успех нас первый окрылил.
Старик Державин нас заметил
И в гроб сходя благословил [186] Евгений Онегин, вторая строфа последней главы.
.
Или:
И славный старец наш, царей певец избранный,
Крылатым гением и грацией венчанный,
В слезах обнял меня дрожащею рукой
И счастье мне предрёк, незнаемое мной [187] См. сочин. Пушкина, т. IX, стр. 329—330. («К Жуковскому», 1816 г.— Сост.).
.
Но шестнадцатилетний поэт привёл в восхищение не одного Державина. Все дивились необыкновенному таланту. На большом обеде у министра народного просвещения графа Разумовского о нём шёл общий говор. Все предсказывали будущую его славу. Хозяин, обратясь к Сергею Львовичу, который находился тут же, заметил между прочим: «Я бы желал однако ж образовать сына вашего к прозе».— «Оставьте его поэтом»,— возразил с жаром Державин [188] Передано Сергеем Львовичем Бантышу-Каменскому; см. Словарь его, 1847 г., ч. 2-я, стр. 64—65.
.
Читать дальше