Михаил Антонов - Жизнь в Советском Союзе была... [СИ]

Первого сентября мама привела нас на торжественную линейку, где мы и познакомились с нашей первой учительницей — Александрой Алексеевной Васюковой. Мы подарили ей букеты, а она отвела нас на четвертый этаж в кабинет N 21, ставший нашим классом.

В тот день пробыли мы в школе недолго. Уроков как таковых не было, мы посидели за партами, нарисовали по просьбе Александры Алексеевны рисунки про то, что нам было интересно. Как сейчас помню, я нарисовал космическую ракету и космонавта, вышедшего в открытый космос. Очень актуальная и модная в 1966 году тема. Об успехах советской космонавтики тогда много говорили и писали. Ну а уже со второго сентября начались серые школьные будни. Меня посадили за первую парту, прямо вплотную к учительской кафедре, а рядом села незнакомая девочка — Лариса Резник. Через полчаса мы уже нашли с ней точки соприкосновения и начали дружескую беседу. Не то, что сидевшие на первой парте второго ряда Сеня Двойрис и Верочка Толмачева. Какая там беседа, они расселись как можно дальше друг от друга и даже прикрывали ладошками тетрадки друг от друга, чтобы сосед не мог списать…

В тот год школа набрала по традиции три первых класса. Но поскольку записывали всех ребятишек округи, то классы оказались переполненными. В нашем 11 классе набралось аж 54 ученика! Александра Алексеевна вспоминала потом, что когда после уроков она выстраивала нас в цепочку по одному, чтобы вывести вдоль стеночки по лесенке на выход, класс так растягивался, что начало колонны было в фойе на первом этаже школы, а задние шествовали где-то еще на третьем. В общем, замыкающих она не видела и не контролировала.

Продолжалось это недолго, первую четверть, или первое полугодие, а потом были произведены решительные перемены и создан четвертый в параллели первый класс. Естественно, пользуясь случаем, наши классные руководительницы сбагрили в новый класс всех тех, кто за это время не показал рвения в учебе, имел неважную дисциплину и показался балластом. Так наш дворовый коллектив разделили впервые. Успевающих Ровного, Белозерцева и нас с братом оставили в 11, а братьев Новиковых, Вовку Попова и Юрку Глебова перевели в 14. Но даже после такой перетрубации в классах оказалось в среднем по сорок человек. В этой многочисленности мы проучились до окончания восьмилетки.

После этого меня умиляют сегодняшние классы по 25 учеников. Как же им скучно и неинтересно жить. У нас одних мальчишечьих группировок по месту жительства было штук пять. Были ребята из частного сектора Колхозного поселка, наши мостопоездские, с домов по улице Островского, 31а и Краснознаменной, 20, жившие на улицах Марии Расковой, Титановой и в доме 12 по Краснознаменной, из домов 25 и 27 по Краснознаменной. Такое количество автономных квартальных землячеств вело нас к полной демократии. У нас за все восемь лет учебы не появилось ни лидера класса, который бы всеми командовал, опираясь на группу своих сторонников, ни явных изгоев, которых все бы третировали и унижали. Учившийся с первого класса на пятерки Боря Ровный не мог стать им, потому что даже в нашем двором коллективе не считался лидером. Слишком он всегда был умненьким-благоразумненьким и не мог никого организовать на какую-нибудь шалость или подвиг. А те среди нас, кто был способен на резкие действия, не отличались большим умом и по этой причине тоже не имели авторитета и шансов на верховенство.

В большом классе реже спрашивали, проще было организовать команду для футбола, и легче было найти друзей. Сперва мы ходили буками и общались только со своими, потом находили что-то общее с пацанами из других групп и в результате завязывались дружеские отношения и с ними. Каждый мог найти приятеля по интересам, не ограничиваясь только соседями по двору. Не могу сказать, что у нас не было конфликтов. Я, учась в школе, раза три подрался с одноклассниками, но никто из них не стал моим кровным врагом навеки. Все остались друзьями и приятелями.

Кстати, после деления классов нас посадили по-новому. Меня с первой парты первого ряда пересадили на предпоследнюю парту второго ряда, рядом с братом Лешей.

Про саму учебу вспомнить особо нечего, ну если только удивить юношество тем, что учились писать мы сначала карандашом. Шариковых то ручек еще не было! Вернее, их уже изобрели и даже использовали. Но британские летчики. Первый же завод по производству шариковых ручек был пущен в СССР только в 1965 году, а его продукцию я впервые увидел на рубеже 70-х. Между прочим, у первых шариковых ручек использованные стержни не выбрасывались, как сейчас, а вторично заряжались пастой. Я даже помню, что один из сюжетов местной сатирической передачи «Музей Ляпсуса» был посвящен именно этой теме: Ляпсус бегал по городу в поисках места, где можно было заполнить стержень. Так что класса до 7-го нам разрешалось писать исключительно чернилами и исключительно черного цвета. И только в восьмом классе мы окончательно перешли на шариковые ручки.