Петр Люкимсон - Саладин

Поэтому у постели султана было решено оставить имама Абу Джафара, который всю ночь просидел возле лежавшего без сознания Салах ад-Дина, читая стихи из Корана и говоря о жизни в раю, которая ждет его после смерти.

Впоследствии Абу Джафар рассказал, что когда он дошел до стиха «Нет Бога, кроме Аллаха, и к Нему я возвращаюсь», великий Салах ад-Дин улыбнулся, его измученное болезнью лицо осветилось, и он испустил последний выдох.

Это произошло ранним утром 4 марта 1193 года, или в 27-й день месяца сафара 589 года хиджры по мусульманскому календарю.

Когда аль-Афдал и приближенные султана пришли, чтобы узнать о его состоянии здоровья, Салах ад-Дин был уже мертв.

Автор этой книги не берется судить, отлетела ли его душа в рай, где ее с благоговением приняли ангелы и гурии, или же он, если верить Данте, оказался в первом кругу ада (вместе с душами других великих людей, не познавших «истинного Бога»), но ему, безусловно, была суждена вечная жизнь — в памяти как своих единоверцев, так и в памяти человечества в целом. Пусть не всегда благодарной, пусть порой предвзятой и искажающей истину, но в итоге всегда точно отсеивающей зерна от плевел.

«Никогда с тех пор, как Ислам лишился [четырех] первых халифов, никогда с того времени вера и правоверные не получали такого удара, какой обрушился на них в день смерти султана. Замок, город, весь мир погрузились в печаль, глубину которой мог измерить один лишь Аллах. Я часто слышал, как люди говорили, что они готовы отдать жизнь за тех, кто им очень дорог, но мне казалось, что это только слова, от которых весьма далеко до реальности; но я свидетельствую пред лицом Аллаха и уверен в том, что если бы в тот день нас спросили: «Кто готов пожертвовать собой во имя жизни султана?» — некоторые из нас пожертвовали бы» (Ч. 2. Гл. 182. С. 421), — писал Баха ад-Дин, пытаясь передать чувства своих современников и соплеменников, охватившие их после смерти Салах ад-Дина.

Сразу после официального объявления о смерти Салаха ад-Дина его маленькие дети вышли на улицы, и все обитатели Дамаска спешили выразить соболезнования сиротам.

Согласно канонам ислама покойник должен быть похоронен в день смерти, и потому приготовления к похоронам начались немедленно. Аль-Афдал устроил во дворце прием, на который допускались только эмиры и богословы. Придворным поэтам вход во дворец запретили. Как, впрочем, и чтение траурных элегий и произнесение утешительных проповедей на улицах.

В ходе подготовки похорон выяснилось, что личная казна Салах ал-Дина совершенно пуста — он, как обычно, все раздарил эмирам. Для того чтобы совершить погребение, пришлось брать деньги в долг на все необходимое для этого обряда — даже на солому для изготовления глиняных кирпичей, которыми закладывается ниша в могиле [94] В третьей главе первой части своей книги Баха ад-Дин сообщает, что после смерти Салах ад-Дина в казне осталось 47 динаров и один слиток золота, вес которого был ему неизвестен. Так что непонятно, зачем надо было занимать деньги на похороны. .

Но к полудню все было готово; тело Салах ад-Дина обмыли и завернули в саван, после чего похоронные носилки вынесли на улицу, которая огласилась рыданиями собравшейся там толпы. Затем тело снова перенесли во дворец и похоронили в его западном крыле. До начала войны в Сирии почти каждый посещающий Дамаск турист посещал усыпальницу Салах ад-Дина, чтобы удивиться строгой красоте его надгробия — столь же простого и скромного, каким был при жизни тот, кто под ним лежит.

Аль-Афдал, разумеется, поспешил известить своих взрослых братьев и дядю аль-Адиля о смерти отца и принес им соболезнования.

Дальнейшее известно.

Вскоре после смерти Салах ад-Дина между его сыновьями и братьями началась борьба за власть. Шаг за шагом аль-Адиль отстранил всех своих племянников (оказавшихся, скажем прямо, недостойными своего великого отца) и к 1202 году стал неоспоримым владыкой всей империи Айюбидов. Последний представитель этой династии был убит мамлюками в 1250 году.

Но главное заключалось в том, что перемирие, заключенное Салах ад-Дином на протяжении почти столетия — на фоне локальных стычек и небольших подвижек границ, — продлевалось вновь и вновь. Его завоевания уже никогда не перешли в руки европейцев, его именем стали называть младенцев по всему Ближнему Востоку, а историки, прозаики, поэты, а затем и кинорежиссеры и по сей день создают произведения, где он выступает в качестве главного героя. И в этом, а не в детях и внуках, наверное, и заключается оставленное им наследие.