Виталий Вольф - Одна отдельно счастливая жизнь. Записки художника

Но весной 93-го года о будущем еще не думали, были полны надежд, и одно из новых издательств, состоящее из пяти человек в двух комнатах, под названием “Славянка” пригласило меня для сотрудничества. Они уже издавали “Сагу о Форсайтах” Голсуорси, Филиппа Эрриа и др. Заказ для меня был интереснейший, совсем неожиданный: “Великий час Океанов”. Это была книга французского писателя и моряка Ж. Блона, составленная из множества рассказов, очерков и эссе по истории мореплавания от Древнего Рима до наших дней, в двух томах, массовым тиражом для массового читателя. Типичный “креативный” проект того времени. Тираж 500000 экз.! Вопрос состоял в том, как эту эклектичную скучную массу текста сделать читаемой, увлекательной и подарочной – “в одном флаконе”? К тому же – без цвета, на плохой бумаге. Но я всегда любил такие сложные задачи, позволяющие применить все свои профессиональные навыки. Придумал 80 полосных иллюстраций! Рекламные обложки, карты морей, портреты героев, исторические сцены, корабли, битвы… И все это – без компьютера, живой рисунок с элементами конструктивизма. Сработало! Получилось!

Издательство повезло эскизы оформления на Воронежскую книжную ярмарку и тут же заключило договоры почти на весь тираж. После этого мне сразу же заказали нечто совсем противоположное – “Бесы” Достоевского. Тоже массовое издание (тираж 150 000), рассчитанное на старшие классы средней школы, где 70 лет этот роман был под запретом. Внезапно возникшая бешеная конкуренция множества частных издательств заставляла делать всё в такие же бешено короткие сроки. Издательство стремилось всех опередить, сделать “Бесов” раньше всех. Но такие были условия игры. Тем не менее книга пользовалась успехом. И была мгновенно распродана.

В живописи дела шли своим чередом. Пресса вдруг обратила на меня внимание: журналы “Элита”, “Каприз”, “Клуб”, газеты “Московская правда”, “Московский комсомолец”. Статьи стали появляться как бы “из ниоткуда”, без всяких усилий с моей стороны. Признаться, поначалу трудно было привыкнуть к хлесткой, рекламной манере журналистики девяностых. Но когда я пытался высказаться на эту тему, на меня все обижались: “Да что вы, у нас за любую строчку люди готовы деньги платить, а мы вас бесплатно рекламируем, и вы еще ворчите!” Впрочем, никакого толка от всех этих публикаций никогда не было.

И вот, в самый разгар такой бурной жизни меня кладут в Боткинскую больницу, и консилиум докторов ставит диагноз: “Онкология! В последней стадии”. Вызывают жену. Таня приехала, ей с сочувствием говорят: “Мужайтесь! Месяца два протянет, не более.” Очень гуманно! Сообщив свой зловещий вердикт, врач с любопытством уставилась на Таню. И вдруг я увидел, как из ее глаз потоком полились слезы. Я никогда в жизни не видел такого потока слез. И несмотря на страшный свой приговор, я почувствовал себя в этот момент абсолютно счастливым человеком. Хотелось ей крикнуть: “Не верь, это невозможно!” По счастью, кто-то посоветовал: “В центре онкологии МПС им. Семашко, на станции Яуза, есть гениальный хирург – Елена Ивановна Псарева. Попробуйте к ней попасть. Это последняя надежда!” Поехали, собрали справки, вроде взяли меня. Опять консилиумы – диагноз подтвердился. Больные в палате мне говорят: “Всё – ты обречен, отсюда не выйдешь!” Но я не верил ни минуты, не ощущал близость смерти. Всю зиму пролежал в клинике. Облучали пушкой через день. Конечно, очень много схватил рентген, но к лету как будто стало лучше. Лето провели на даче у друзей вместе с любимым псом по имени Лордик. Но осенью проверка показала – всё вернулось. Елена Ивановна сказала: “Не помогло, теперь только срочная операция, готовьтесь”. Оперировала она сама несколько часов. Разрезали пол-лица, от бровей до рта, и полноса отхватили. Но все прошло как будто удачно, судя по тому, что я еще жив. Когда сняли швы и я увидел себя в зеркало, говорю: “Елена Ивановна, спасибо великое, но на кого же я похож теперь?” Она ответила: “Мы вам жизнь спасали, остальное – мелочь! К тому же шрамы украшают”. Так все и осталось, привык в конце концов! А станцию Яуза я до сих пор люблю. Чудеса бывают, несмотря ни на что. Вся эта история отняла у меня три года, так как еще год после больницы нельзя было работать, особенно с растворителями для живописи. За эти годы опять многое изменилось. Кризис 98-го года многих разорил, людям стало не до искусства – все выживали как могли. Угасла энергия девяностых. Наступил загадочный 2000 год. Мне казалось, в нем есть что-то зловещее. Почему – понять тогда еще не мог.