И Лугин - Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

С другой стороны, меня возмущало отношение к деревенским дурачкам. В Ламмерсдорфе был такой. Он ходил в потрепанной унтер-офицерской форме. Вся его грудь была украшена орденами и бляшками. Даже взрослым доставляло большое удовольствие сделать этому несчастному пакость. При этом они заливались смехом. Русские, хотя и безалаберные, более сердечный и открытый народ.

Мы открыли, что в ближайшей деревне Паустенбахе живет русская женщина, замужем за немцем. Звали ее Тоня, по мужу Германнс. Она была из Харькова. Тоня и ее муж Грегор иногда в воскресенье, ради приличия, ходили в церковь. Это была удивительно красивая пара, обращавшая на себя всеобщее внимание. Она — шатенка со слегка вьющимися волосами. Он — тип белокурого арийца. Мы познакомились с ними ближе, когда эта чета зашла к нам посмотреть картины.

История замужества Тони очень необычна. Грегор — немецкий военный летчик, познакомился с Тоней в 1942 г. в Харькове. Любовь была взаимной. Разрешение жениться пришлось получать через Геринга у самого фюрера. После занятия Харькова советскими войсками зимой 1943 Тоня с сотней других «коллаборантов» была арестована. Когда ее уже вели в тюрьму или на расстрел — навстречу попался ее одноклассник по десятилетке, работавший следователем в НКВД. Он ее и спас. Вскоре немцы отбили Харьков, и вся семья уехала в Германию. При капитуляции Германии семья выдавала Грегора за сына. Так он избежал плена. Достав лошадей и подводу, семья, со многими приключениями, проехав всю Германию, прибыла в родную деревню Грегора. Грегор вместе с сестрой Иоганной владели небольшим хозяйством. Все мечты Грегора, однако, были обращены на авиацию.

Тоня — дама не только интересная, но и бойкая. Она вошла в чужую немецкую семью, как в свой дом. Ее злого язычка побаивались не только родственники, но и соседи.

Отец и мать Тони уже при нас благополучно вернулись домой, и Тоня переписывалась с ними. Через Тоню я первый раз послал письмо домой и месяца через два получил ответ. О том, что я жив, родные узнали от кого-то из товарищей, бывших со мною в лесу. Им мог быть только Григорий. Он также написал родным, как в лесу я спасал товарищей, что, конечно, чистая фантазия. Но я навек буду благодарен Григорию за все.

Брат Тони, военный врач, был в плену в восточной части Германии. После освобождения лагеря советскими войсками следы брата затерялись.

С Тоней, Грегором и маленьким их сынишкой Зигфридом мы познакомились совсем близко, когда переехали из дома Зиберца на квартиру, недалеко от дома Германнсов.

28 октября 1946, после долгих и мучительных колебаний, уехал домой Доменик. Мы устроили большие проводы. Жаль было расставаться с человеком, сделавшим столько добра нам! Доменик обещал написать нам из Польши. Но так и не собрался. Пришла только открытка из Гамбурга. Думаю, что он просто окунулся с головой в новую жизнь и резко порвал с прошлым.

Вскоре после отъезда Доменика пришло подробное письмо от Михаила, а затем каждый из нас получил от него по фунту сала. Писал он из Парижа. Не одинаково отвешивает судьба испытания людям. Жизнь Михаила на новом этапе складывалась так же нелегко, как и в прошлом.

Как и предполагалось, два друга спрыгнули на ходу из поезда, не доезжая Марселя. Но перед этим их обокрал тот самый чех-переводчик, которого я просил позаботиться о друзьях. Во Франции попали наши земляки из огня да в полымя. После войны советчики там распоясались еще больше, чем в Германии. Все же друзьям удалось благополучно добраться до своей цели — русской церкви в Париже. Там их взяли к себе добрые люди из старых эмигрантов. Михаил оказался в семье эмигранта с громкой фамилией. Жил он в каморке возле кухни. Ночью иногда пробирался во двор, а оттуда на улицу. Так прожил месяц. Дальше передаю словами Михаила: «И сейчас не могу себе представить, как советчики выследили меня. Вышел я в ту ночь, как и раньше, на улицу размять ноги и поглядеть на ночной город. Вдруг, из-за угла дома, выскакивают две черные фигуры. Один сует мне в бок дуло пистолета, а другой заламывает руки. Но счастливая звезда меня не покинула. Дальше все происходило, как в фильме. Появились два жандарма. Моментально сообразили, что происходит. Обезоружили советчиков и повели всех в жандармерию, а оттуда еще куда-то, вероятно, в контрразведку. Там выяснилось то, что знал и сам, — нападавшие были советские офицеры-смершевцы. Меня посадили в камеру, а смершевцев отпустили.

На следующее утро состоялся допрос. Допрашивали смершевцы в присутствии французского офицера и переводчика. Тут на меня вдруг напали усталость и безразличие. Решил я перед этой дрянью не оправдываться и не врать.