Яков Гордин - Моя армия. В поисках утраченной судьбы

Приблизительно в это время у нас появился штатный командир батальона — гвардии майор Загоруев, рослый, суровый.

Вместе с гвардии майором Ширалиевым они составляли очень внушительную пару.

Вскоре после его появления я получил свое второе поощрение.

Первым было — еще в монгольский период — письмо родителям (была такая форма) от замполита батальона, в котором гвардии майор Мурзинцев от лица командования выражал благодарность моим близким за то, что они воспитали такого замечательного военнослужащего. Письмо это затерялось в обширном домашнем архиве. В отдельно хранившихся моих письмах его не оказалось. Может быть, еще найдется. Как и характеристика, присланная мне комроты старшим лейтенантом Давыдовым для поступления в университет. Давыдов служил в другой, естественно, части, но еще до моей демобилизации он получил новое назначение и оставил мне свой адрес.

Что же до упомянутого поощрения, то это была «Поздравительная открытка». Вот она передо мной, с эпиграфом в верхнем правом углу: «„Наш лозунг должен быть один — учиться военному делу настоящим образом". В.Н. Ленин».

Далее говорилось: «Товарищ Гордин Я. Поздравляю Вас с отличными результатами, достигнутыми в 1955 году, и объявляю благодарность.

Желаю новых успехов в учебе и труде. Командир Загоруев».

Текст в основном типографский — «и труде» дописано от руки. Что неудивительно. Строевая часть должна была заниматься соответствующим обучением, а не валкой леса. Мы, саперы-мостостроители, должны были практиковаться в наведении переправ.

Но жаловаться грех — разумеется, служить в арзамасской тайге было куда приятнее, чем осваивать свою уставную профессию.

«Здравствуйте, дорогие. Получил ваше письмо от 29/1. (Стало быть, это письмо можно датировать приблизительно 4-5 февраля, если оно было авиа.— Я. Г.) В ближайшие дни решится вопрос — поеду ли я в феврале в отпуск или опять это затянется до следующего месяца. Что касается экзамена на чин, то на этот счет мы побеседуем при личной встрече».

Что бы это значило? Что Ширалиев уже вел со мной какие- то разговоры о сверхсрочной службе, а это делало лишними хлопоты, сопряженные с экзаменами? Честно скажу, не помню.

«Мишка, говорите, лепит хорошо? Героический ребенок, я всегда был о нем самого лучшего мнения! Не предсказывал ли я ему блестящего будущего? Судя по фотографии, он стал роскошным вьюношем, само собой разумеется, что все дамы, начиная от 7-го класса и ниже, хиреют не по дням, а по часам от тоски по нему. Шевелюра у него роскошная. Только вот с бицепсами, как я вижу, не блестяще. Надо бы ему плюнуть на все его болезни и заняться спортом. Такой ослепительный молодой человек должен быть развит всесторонне. Товарищи, товарищи,—этому обормоту скоро будет 15 лет... Скандал... Мне уже 20, почтенный возраст. <...>

Между прочим, морозы последнее время не только у вас. Если в Ленинграде до -30°, то и Алзамай не отстает. Здесь на два десятка градусов прохладнее. Хоть мы люди и закаленные, а все-таки это противная вещь. Иногда приходится ходить в Алзамай пешком, когда машин нет. Чудная картинка! Самому не холодно, если быстро идешь, я гуляю в полушубке, но через пять минут ходьбы замерзает нос. Отогреваешь его рукой. Рука становится как деревяшка, в перчатке ее уже не согреешь. Приходится засовывать ее в карман брюк. Там она постепенно оттаивает. Снова мерзнет нос, греешь его уже другой рукой, та в свою очередь коченеет и т. д. Так, чередуя руки, движешься крупной рысью. Веселое зрелище».

По воскресеньям в главном клубе Алзамая происходили танцы.

В один из таких дней я познакомился там с худенькой симпатичной девушкой, которая обратила на себя мое внимание прежде всего своей шубкой синего цвета — очевидно, верх был искусственной кожи. В клубе в тот раз было холодно, и танцевали не раздеваясь. Танцевали под патефон. Мы договорились, что и в следующее воскресенье я приду и мы встретимся. В следующее воскресенье мороз был -50°... Но не мог же я обмануть девушку в такой шубке! Тем более что в Алзамай за продуктами шла машина.

На танцы в полушубке и валенках не отправишься. В сильные морозы алзамайские патрули не так строго соблюдали устав строевой службы, и можно было появляться там одетым не по форме. Я надел шинель, начистил сапоги. У меня уже были для таких случаев перешитые брюки, напоминавшие галифе. Такое нарушение формы никакой мороз не извинял, но патрули меня знали, знали, что я в некотором роде на особом положении, и вряд ли стали бы придираться.