Евгений Трубецкой - Наша любовь нужна России [Переписка Е. Н. Трубецкого и М. К. Морозовой]

Много думал по поводу этого письма о твоей и моей московской жизни. Перемена — громадная. Закрытие “Еженедельника” и твой переезд будут иметь последствия неисчислимые, и хотя это и трудно, но, надеюсь, будет хорошо и для тебя и для меня. Перемена квартиры в самом деле даст тебе возможность зажить по-новому. Что же касается “Еженедельника”, то грустно и жалко всего хорошего, что есть в прошедшем; грустно, что не будет наших собраний и особенно наших заседаний там вдвоем; жалко комнаты с портретами, с Васнецовым и Бёклиным [102]; но в смысле дела не могу не сказать, что “Еженедельник” для меня уже прошедшее: теперешним моим задачам и настроениям он не соответствует. Писать о чем-либо текущем я сейчас не могу без насилия над собою, которое не окупается результатом! А если так, то зачем же я стану наполнять “Еженедельником” твою жизнь. И твои силы, твое время и средства должны послужить чему-нибудь другому, более соответствующему потребностям времени.

И опять-таки я думаю, что с точки зрения объективной (помимо наших личных обстоятельств и чувств) прекращение “Еженедельника” — не простая случайность. Если бы он оказывал глубокое влияние и был необходим, мы, вероятно, нашли бы способы его продолжать. А что он не влиял — это обусловливается не одной общественной психологией, но причинами более глубокими. Чтобы оказывать глубокое духовное влияние, мысль должна очиститься и углубиться. Должны зародиться новые духовные силы. Нам нужно не дилетантское богоискательство Бердяева и не постное масло Булгакова, а нечто более глубокое и сильное. Публицистика, как я ее понимаю, должна питаться философией и углубленным религиозным пониманием! Стало быть, философия — первая задача, а публицистика вторая или даже третья! [103]

Наши настроения, — спокойные и хорошие. Мое — ужасно углубляется. Со страхом, с робостью перед великой ответственностью пишу главу о богочеловечестве и чувствую, что необходимо в это уйти с головой. Работаю много и с величайшим наслаждением. Это — главное; ничего существенного от тебя не таю; в общем, стало легче.

Ах моя милая, родная, какое блаженство будет, когда станет совсем легко. А легко может быть только с тобой, благодаря твоим и моим усилиям, а больше всего — благодаря Богу, если Он даст сил и мудрости.

До скорого свидания, бесценный и дорогой друг, целую тебя крепко.

61. М. К. Морозова — Е. Н. Трубецкому

[17 (?) августа 1910 г. Михайловское. В Бегичево.]

3 е письмо

Дорогой мой, милый мой ангел! Какая досада, что заседание не состоится 20 го. Я так радовалась возможности тебя скоро повидать! Дай Бог, чтобы оно состоялось 21 го или хотя 23 го. Как я ни сдерживаю себя, но признаюсь тебе, что очень хочу тебя видеть. Почему ты не получил моего 2 го письма, я его послала 12 го? Известие о том, что ты послал прошение, а следовательно, отъезд на несколько месяцев состоится, меня сразило! Как я ни подготовляла себя ко всякому возможному решению с твоей стороны, но я только теперь поняла, как я надеялась, что отъезд как-нибудь не состоится. Конечно, это лучше, чем на всю зиму, но все-таки это грозит четырьмя месяцами, чего доброго! Как я молила Бога, чтобы это горе меня миновало! Это известие поразило меня в самое сердце, как что-то неожиданное! Одно рассуждать и думать, другое — переживать. Я так страдала эти дни, что даже заболела! Сейчас привела сама себе много очень строгих, разумных доводов, и опять силы поднялись и я чувствую себя опять покойно и бодро! Пожалуйста, не тревожься этим, мой милый дружок! Требую даже, не смей жалеть меня! Пишу тебе это не для того, чтобы жаловаться, а чтобы ты знал все, что я переживаю, знал, как я борюсь с собой и, следовательно, как сильно во мне желание, чтобы тебе было хорошо, чтобы все было хорошо! Радуюсь, что у Вас стало лучше! Слава Богу! Надеюсь, что твое решение и отъезд принесет серьезное успокоение и, главное, прочное, так, чтобы его не нужно было повторять! Как я счастлива, что ты хорошо работаешь и пишешь о таком важном. Действительно, по-моему, самое интересное и важное — это о Богочеловечестве и еще о мистическом познании. Я очень обстоятельно, много раз прочла твою главу о теоретической философии [104]. Так хорошо все объяснено и установлено твердо, так хорошо все это расчищает путь и подготовляет почву для исследования самого главного. Прочтя все это, чувствуешь потребность получить ответ и углубиться в вопрос о мистическом познании, единственном истинном познании. Каково оно, каким же образом происходит оно в нас? Страшно интересно, что ведь в нем участвует воля, действие, подвиг. Хорошо бы не только это установить, но и проникать в глубину этой тайны, пробираться в ее плоть и кровь. Что ты обо всем этом думаешь и что напишешь? По этому поводу посмотри III юглаву у Бергсона (о Смысле жизни), он говорит много интересного, по-моему [105]. Я в восторге от того, что Эрн говорит в своей статье против “Логоса”, об “отсутствии систем у Русск<���их> мыслителей. Всякая система лжива, плод кабинетности (!!!!). Соловьев призрачен там, где он оставляет путь интуиции, обольщается миражем систематичности(106). Как я с этим согласна! Этот ужасный, гибельный диалектический метод, мертвое начало, потому всегда все, им созданное, гибнет с течением времени. Бессмертным остается то слово, которое сказано из глубины мук души, пережито, хотя и могло современникам казаться непоследовательным! Конечно, если в нем была правда живой души, то оно неизбежно глубоко логично. Самое-то важное, что оно не создано логикой, а явилось результатом действия и страдания, как откровение! Вот суть того, что н а д о, что не должно быть дилетантск<���им> Богоискательством Бердяевых и Булгаковых, но ему мало быть и философией, хотя бы и прекрасной. Должно быть живое искание, живое дело, прекрасная жизнь! По-моему, кроме этого надо написать новую теорию познания, динамическую теорию познания, как хорошо сказано у Эрна [107]. Кажется, у Соловьева есть только намеки на это, но нет чего-нибудь определенного, правда? Ужасно меня волнует и интересует, как ты напишешь обо всех этих самых глубоких вопросах, которые составляют суть души Соловьева, что ты скажешь и как наметишь путь? До свиданья, радость моя, надеюсь, надеюсь, до скорого! Жду известия. Целую крепко. Лучше пошли телеграмму.