Ольга Андрианова - Интервью

«Когда я делаю свои куклы, я чувствую себя как птица, которая сидит на ветке и орет во все горло, потому что ее распирает от радости. И совершенно не думаю о том, сколько это будет стоить, продастся моя кукла или нет, больше всего мне хочется, чтобы мой восторг ударил по зрителю сквозь все колготки и синтипоны, тогда я испытаю колоссальное счастье».

Господи, ну кто из нас, положа руку на сердце, может повторить то же самое? Кто вот так же, захлебываясь от любви и избытка чувств, может часами говорить — и о чем? О работе. Бывший архитектор и мать троих детей, а ныне кукольница «с именем» Ольга Андрианова только так и умеет, нет, не рассказывать даже, а гореть, пылать и заражать своей неистовой страстью к куклам, к тем забавным, наивным и трогательным существам, которых она плодит и рождает с щедростью древней Деметры. Возникают и заканчиваются всякие «перестройки», обрушиваются дефолты и разные кризисы, а она все шьёт и шьёт свои куклы легко и счастливо — и вправду — так птица поет, несмотря на грохочущий рядом бульдозер. Может, это и есть формула любого искусства?

— Меня часто спрашивают в школе кукольного дизайна: как надо делать куклы? А я понятия не имею. В данный момент я это делаю так, потому что так чувствую. Но если вы повторите меня, мне это будет неинтересно. Вообще, любой жанр — от куклы до книги, если от него веет свободой, а не зашоренностью, он мне родной. А если все сделано правильно, но мертво, я не испытываю никакого кайфа. У меня в детстве над кроватью висел настоящий таджикский коврик с какими-то нестыковками и ошибками в орнаменте, и я испытывала такой кайф при виде этого несовершенства! Мне казалось, что я сама тку этот коврик, и обрыв какой-нибудь ниточки был для меня чрезвычайно дорог. Ибо во всяком искусстве я ценю не безукоризненность, а «мохнатенькое» — свое.

— С чего все началось?

— Я с младых ногтей либо рисовала, либо лепила, либо выжигала, чеканила, вышивала, кроила, паяла, строгала… в общем, из всего, что плохо лежало, что-нибудь да мастерила. Вплоть до мыла. Когда мне не хватило материала, я умудрилась из всего мыла, что было в доме, сотворить композицию «Лесное царство». Шляпки грибов из хозяйственного мыла, ножки — из детского, листики — из хвойного и т. д. Шила на себя без ума. Если все носили в городе миди, я шила себе острое мини или сумасшедшее макси и страшно выпендривалась. Это потом я узнала, что в моем роду было четыре поколения рукодельниц. Когда я делала свою мадам «Нафталин», то одела ее в четыре «процесс — рассказать о том, какой он красивый. Когда я делаю лицо, мне нужно, чтобы во всей квартире находилась только я одна. Иначе эту благодать можно легко спугнуть: в это время я, как парус, ожидающий порыва или дуновения, чтобы куда-нибудь плыть.

А вообще, так, как я делаю куклы, не делает их никто. Даже Лиза Лихтенфельц. У нее куклы — скульптуры, они стоят, как в музее, а у меня куклы — игрушки. С ними можно играть и разговаривать. Я делаю их более шаржированными и ценю в них прикосновение человека. Я не боюсь заметного стежка в ущерб эстетичности и красивости. Для меня важнее выразительность, и теплота, и ощущение жизни, где как бы видно движение кисти и сочетание несочетаемого.

— Расскажите, пожалуйста, о Ваших портретных куклах.

— Портретная кукла — это нечто особенное. И идея ее создания возникает всегда неожиданно. Вот, например, Путин возник во время нашего плавания на корабле, тогда мы совершенно неожиданно узнали, что избран исполняющий обязанности Президента. Вернулись домой, и меня очень заинтересовало его лицо: мне оно показалось необычным. Меня всегда интриговал феномен власти, особенно с физиономической точки зрения. В общем, стало любопытно, и я сделала Путина сначала в остро-европейской манере, как железного канцлера в латах. А потом подумала, что поскольку он русский, то нужно втиснуть его в прокрустово ложе русской культуры. Не знаю, насколько это мне удалось, но в галерее куклу купили быстро.

Так же неожиданно возник и Ельцин. Мы жили с семьей 6 лет в Индии, и во время путча очень переживали все, что творилось в Москве. Ельцин как-то приковал к себе внимание, я загорелась и однажды взяла розовую маечку, оставшуюся от предыдущей серии портретов одноклассников моего сына, сложила ее, и получилось вылитое лицо царя Бориса с этакой характерной ельциновской складочкой. Мне оставалось просто приделать нос, и Ельцин был готов. Потом я обрядила его в шапку Мономаха, в меха и самоцветы, и получилась трогательная, милая кукла. Это была первая кукла, проданная в галерею «Вахтановъ», и ее сразу купили.