Иван Новохацкий - Воспоминания командира батареи. Дивизионная артиллерия в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945

В конце 20-х годов, очевидно в 1929-м, когда отец работал председателем райпотребсоюза, мы переехали в другую квартиру в центре села. Она была, конечно, лучше нашей прежней избы. Дом был двухквартирный, в одной половине жили мы, в другой — семья Кравец.

В 1931 году я пошел учиться в школу в первый класс Знаменской образцовой начальной школы. Обучение велось на русском языке, хотя были классы и на украинском. В семье мы разговаривали на смешанном русско-украинском языке. А обе бабушки говорили только на украинском языке. Русских называли кацапами, а те в свою очередь украинцев называли хохлами, но жили в общем-то мирно.

В 1932 году Знаменский район был ликвидирован, и отца перевели работать в село Полтавка Полтавского района (ныне Омской области) управляющим конторой госбанка. Осенью этого же года мы переехали в Полтавку. Впервые я увидел железную дорогу. В вагоне нас обокрали — стащили чемодан с вещами.

В Полтавке я продолжал учебу в школе. Там же отвел и сестру Людмилу в первый класс, при этом она попала в украинский класс. В Полтавке мы прожили одну зиму, и отца перевели в село Хабары Хабаровского района (ныне Алтайского края) на должность управляющего отделением госбанка.

Село Хабары — центр района, старое сибирское село. Вокруг него — сосновый и лиственный леса. Посреди села протекает небольшая речушка. Мы заняли квартиру в довольно большом по тем временам деревянном доме. Квартира состояла из двух комнат, одна из которых одновременно была и кухней. В ней находилась печка — непременный атрибут сибирского дома.

Я продолжал учебу в начальной школе, которая находилась неподалеку от нас в небольшом деревянном доме. Там было несколько начальных классов. Основная же школа, она называлась ШКМ (школа колхозной молодежи), располагалась в школьном городке на краю села, куда и я начал ходить, когда перешел в четвертый класс. Летом ходили в лес по грибы, ездили на лошади за дровами. В теплую погоду летом детвора купалась в речке.

В Хабарах мы прожили примерно полтора года. Отец, кроме основной работы, как член райкома партии, являлся уполномоченным по проведению уборочной в одном из колхозов района. Колхоз не сумел в установленный срок рассчитаться с государством по хлебопоставкам, что, очевидно, сорвало своевременный рапорт районных властей о завершении хлебосдачи. Расправа была скорой. Отца исключили из партии и судили, затем отправили в тюрьму, а оттуда в колонию.

Помню, как во дворе милиции формировали колонну осужденных. Это было в декабре 1934 года. Там было не менее 40–50 человек, в основном простые колхозники. Уже в то время начала раскручиваться и набирать обороты сталинская репрессивная машина. Судили даже за несколько колосков зерна, подобранных колхозником или колхозницей на поле. Колхозники работали без каких бы то ни было норм и почти без всякой оплаты, за так называемый трудодень — палочку в ведомости. Любое недовольство жестоко подавлялось, виновный объявлялся «врагом народа» со всеми вытекающими последствиями.

После ареста отца нас зимой выселили с квартиры. Жить какое-то время пришлось у Евгения Станиславовича Можного — племянника отца, также работавшего в госбанке. Две семьи, наша и его, ютились в двухкомнатной квартире. Весной мы переехали в Знаменку к брату отца Меркурию Петровичу и нашей бабушке Степаниде Петровне и жили в их избушке.

Отца вскоре освободили, и он устроился на работу в госбанке города Славгорода. Мы продолжали жить в Знаменке, так как в Славгороде квартиры не было. Я пошел в пятый класс Знаменской средней школы, которая располагалась на бывшем купеческом подворье.

Вскоре отца перевели по работе в село Белоглазово — районный центр Алтайского края. Село располагалось на берегу прекрасной реки, притока Оби Чарыша. Здесь река, вырвавшись из горных теснин, привольно катит свои волны. По обоим берегам реки — заливные луга, заросли ивняка, черемухи и других деревьев.

Река была очень рыбной. Рыбаки добывали нередко нельму, тайменя, а иногда и осетра, в основном на перетяги. Это крепкая тонкая веревка, к которой привязывались крючки, на них насаживали живца, и обычно на перекатах натягивали перетяги на колья с той и другой стороны. Ну а пацаны довольствовались чебаком, пескарем, окунем — рыбой, которой в реке было в изобилии. Иногда пескарей приносил домой я по ведру.

На противоположном пологом берегу реки были заросли тальника, в котором были небольшие озера, кишащие щурятами. Мы взбаламучивали воду, а затем прутом били щурят, которые высовывали в мутной воде голову наверх.