А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Напрасно противник усиливая стрельбу не только из ружей, но и из пушки, напрасно демонстрировала занятием с неизвестною целью своего контр-апрошного, подковообразного укрепления перед левым флангом, — на это уже не обращала внимания наша пехота. Назначенные занимать Ольгинскую, Правофланговую и Опорную калы, а также редуты № 1-го, № 2-го и батарею № 5-го, около полудня уже размещались в указанном пунктах, причем в Правофланговую было поставлено два 9-ти фунтовых орудия под начальником штабс-капитана Балуева, в редут № 2-го два дальнобойных легких, под начальством поручика Соколовского, и в Опорной два 4-х фунтового орудия, под начальством прапорщика графа Хризос-Камо. Таким расположением обеспечивались до некоторой степени фланги и тыл, а лагерь, долженствующей опустеть, поручался полковнику Арцишевскому, в распоряжение которого должны были поступить все нестроевые и денщики, на этот случай вооруженные. Все же, назначенные в состав штурмующих колонн, бесконечными линиями в одного человека тянулись по всем извилинам траншей; к ним присоединились еще 3-й батальон Апшеронского полка, 1-я и 2-я роты Дагестанского и 3-й батальон Самурского, взятые из резерва для ночных работ; только остальные части резерва полковника Навродского и колонна подполковника Гайдарова должны были занять свои места к рассвету следующего дня.

Наружный вид наших траншей, прикрытых со стороны крепости насыпями, не выдававшими неприятелю повсеместной хлопотни был прежний, покойный, только частая орудийная пальба, [66]не умолкавшая в течение дня, вечера и большей части ночи, могла послужить противнику намеком на что-то зловещее.

Вечер был близок; гул от выстрелов наших орудий не ослабевал; текинцы же, наоборот, почти совершение прекратили огонь.

Тяжелые, черные тучи заслонили все небо и ночь наступила, по крайней мере, часом ранее. Холодный ветер и дождь, провязывающий, осенний, сошлись с непроглядным мраком, не видна пыла рука, поднесенная к глазам; за то эффектно прорезалась эта мгла блеском частых выстрелов, сверкавших как зарница.

Мысль о возможности нечаянного нападения в такую погоду заставила освещать окрестность и быстро проходящим светом ракетных хвостов, пускаемых за крепостную стену, и гелиографными фонарями, с ослепительною яркостью освещавшими стену и поле шагов на триста; не скрывая света, они иногда минуты по две выстаивали под выстрелами из крепости.

Но в самой крепости было так тихо, что, казалось, она обезлюдила; спать текинцы не могли: гром выстрелов, и особенности в начале ночи, не был похож на усыпительную болтовню, а треск от разрыва гранат на всем пространстве крепости и шипение огневых ракет тоже не принадлежали к средствам, успокаивающим нервы; допустить, что текинцы ушли к северной стороне, имелось еще менее основания, а между тем молчание крепости изумляло вас. Отчасти эта безответность противника, отчасти утомление повлияли на ослабление и нашего огня.

К полуночи все стихло и у нас, и лишь некоторые части войск трудились над работами в разных концах траншейных лабиринтов: горные орудия, стоявшие в калах Великокняжеской позиции, оставаясь на прежнем месте, не могли бы принять участия в завтрашнем бомбардировании, а потому, по предложению заведовавшего артиллерию правого фланга, штабс-капитан Грек и поручик Тамакеев целую ночь, лично руководя своими артиллеристами, устраивали на плотине, у Охотничьей калы, батарею на четыре орудия и одну картечницу. В Саперном редуте слышалось неумолкаемое гудение вентилятора; он в это время гнал струю воздуха, заколачивавшим минные каморы, а наружная жизнь проявлялась там только тем, что из минной галереи выскакивали облитые потом минеры, чтобы после духоты отдышаться на чистом воздухе и снова нырнуть в подземелье. В Охотничьей кале, среди царства сонных, приветливо мелькавшие огоньки в саперных юломейках [67]и по временам доносившийся оттуда разговор офицеров, перемещаясь с веселым смехом, указывали на успешное закачивание подземных работ.

В это время, выйдя из траншей левого фланга, команда охотников тихо подползала к подковке; подпоручик железнодорожного батальона Остолопов а гардемарин Майер, взявшись взрывами усилить осыпь исправленной текинцами стены, около часа по полуночи начали свое предприятие с горстью моряков и под прикрытием 13-й роты апшеронцев. Дойдя до укрепления, очищенного неприятелем, часть их засела в нем, а охотники с остальными людьми продолжали подкрадываться к стенам Денгли-тепе. Недоверие к отсутствию всякого признака жизни со стороны противника поддерживала и в них осторожность, но, с другой стороны, не встречая препятствия, они скоро спустились в ров, начали подкапываться под осыпь, заложили и зажгли патроны. Раздались два негромких взрыва и «ура», радостно загремевшее в ответ на удачу, громче взрывов далеко разнеслось от левого фланга, «Опять нападение!»… сквозь сои произносили разбуженные, схватывая свои ружья, и, только успокаиваемые рассказами часовых о взрыве, снова подползали под войлок; но не остановленный никем подпоручик Чердилели с чрезвычайною быстротою очутился около мортир и из всех двенадцати открыл самую учащенную пальбу.