А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Погода, между тем, не унималась, ветер крепчал и приближался вечер, возобновляя в памяти и воображение всех не только недавние нападения текинцев, но и то, что они умеют, благодаря своей зоркости, отлично пользоваться темнотою ночи; в разговорах стало проскальзывать вероятие нового нападения. Когда же с закатом солнца рванула буря, и пыль, поднятая со дна траншей и с насыпи, закрутилась в вихрь то предположение о возможности неприятельской вылазки обратилось в поголовное убеждение, что текинцы не пропустят такого удобного случая, и опять все стало на чеку.

Среди глубокого мрака ночи, вдоль передовых траншей, как изгородь, едва виднелась линия наших войск, через которую поминутно проносились высокие столбы пыли и песку, занося глаза, забивал рот, нос и обращал человека и одноцветную пыльную фигуру. Опять наступила мертвая тишина, прерываемая только мортирною пальбою и сигналами нашего разъезда, заявлявшего о своих…. «Смотреть, братцы, смотреть…. хорошенько смотреть!» слышатся сдержанные, наши голоса по всей линии, и, действительно, не смотря на боль воспаленных глаз, солдаты, быстро стирая с них пыль и слезы, боялись даже на одну секунду ослабить внимательный обзор впереди лежащей местности; усилия подметить подкрадывавшегося неприятеля были, можно сказать, выше сил человека, которых трудно вызвать при других обстоятельствах, а постоянно повторяемое «смотри, смотри хорошенько!» подбадривало бороться с утомлением; наконец смотреть стало легче: ветер начал ослабевать, и в то же время бледный свет полукругом появившийся на востоке, как предвестник восхода луны и общего отдыха, раскрыв до двух сот шагов чистого поля, дозволил солдатам свободно вздохнуть, оставить только часовых, забраться по войлок и заснуть до первого призыва в ружье.

В траншеях производились все новые работы: правее Мортирной батареи № 5-го подымали насыпь для четырех медных орудий; на левом фланга у оконечности второй параллели строилась брешь-батарея, тоже на четыре орудия, а овраг впереди Охотничьей калы очищался и уширением дна приспособлялся для постановки двенадцати мортир, которые снимались с места прежнего расположения.

В числе раненных в этот день был один офицер, [58]поручик Зродловский, убит был один нижний чин, а потеря убитыми и ранеными лошадьми приблизительно не превышала норму семи.

7-го января снова за ночь простыл воздух и холодным утром начался следующий день.

Слух о близком дне штурма, как говорили, через три дня, получал все большую и большую достоверность, и многие занялись приведением своих частей в полную готовность.

Утро и полдень прошли уже среди бесцветной обстановки; небольшая пальба не привлекали, ничье внимание, и офицеры в ожидании ночной службы либо занимались донесением о выпущенных зарядах, либо, лежа на пыльных войлоках, мирно разговаривали между собою, как были встревожены общим своеобразным переполохом: солдаты повскакивали на гребень бруствера, гулом прошел общий громкий говор по траншеям, среди которого слышалось громче всего: «ваше благородие!.. Ваше высокоблагородье!.. Вон сколько вылезло текинцев!.. Позвольте стрелять!.. Эх, да как ловко»!..

— Не стрелять, не стрелять! послышались также везде ответные приказания офицеров. Если не стреляют впереди, значить нельзя.

Действительно, в это время весь верх крепостных стен покрылся текинцами, вооруженными пиками, ятаганами и изредка винтовками; вот эта-то сцена и заставила наших солдат прекратить и отдых, и занятая, влезть на насыпь и даже выйти за нее. С любопытством противники всматривались друг в друга, указывая по временам пальцами и пересмеиваясь…. «Так вот вы какие… так вот сколько вас!» слышались кругом замечания.

Следующее обстоятельство вызнало это перемирие: майор Иомудский, получив приказание вступить в переговоры с текинцами относительно уборки тел, из траншей стал выкликать текинцев с предложением прекратить огонь и выслать людей для переговоров. С некоторым колебанием текинцы исполнили наше предложение. Пальба смолкла; со стен спустились присланные для переговоров и вслед за этим десятки тысяч голов, мужских и женских, высунулись из-за стен, а на гребень бруствера влезли, должно быть, старшины и, похаживая взад и вперед с обнаженными ятаганами, запрещали покушения на стрельбу.

После взаимного приветствия Иомудский сообщил пришедшим для переговоров, что уважая храбрость таких молодцов, как к текинцы, командующий войсками дозволяет им убрать тела [59]убитых товарищей (Майор Иомудский, служащий в 12-м Белогородском уланском полку, был приглашен в эту экспедицию, как иомуд родом, знакомый с обычаями и языком народа и как имеющий влияние на своих сородичей). Текинцы однако, боясь вероломств с нашей стороны, отказались от этого предложения (На эту причину указывают все текинцы, с которыми приходилось разговаривать.). Солдаты наши в это время стаскивали трупы в одно место — перед исходящей передний угол левофланговых траншеи. Впрочем несколько текинцев с ловкостью гориллы сбежали со стены, кинулись к нашим траншеям к Ставропольскому редуту и, быстро разыскав своих родственников, даже присыпанных уже землею, взвалили их на плечи и унесли, как игрушку.