Геннадий Евграфов - Жизнь и анекдот Надежды Тэффи

До Парижа она добралась под Новый, 1920 год, сняла номер в отеле «Виньон», неподалеку от церкви Мадлен, осмотрелась, попривыкла к эмигрантскому быту и устроила у себя литературный салон, где бывали и Алексей Толстой вместе со своей женой — поэтессой Наталией Крандиевской, и поэт-сатирик Дон Аминадо, и актриса Татьяна Павлова, художник А.Е. Яковлев и граф П.Н. Игнатьев. Встречала новоприбывших, объединяла разрозненных.

Одним из первых рассказов, появившихся в русской печати, стал «Ке фер?». Приехал генерал-беженец в Париж, вышел на площадь Плас де ла Конкорд, глянул на бездонное голубое небо, посмотрел по сторонам, кругом великолепные особняки, исторические памятники, магазины, забитые давно забытыми продуктами и товарами, нарядная говорливая толпа, растекающаяся по кафе и театрам. Задумался генерал, почесал переносицу и промолвил с чувством: «Все это, конечно, хорошо, господа! Очень даже все хорошо. А вот ке фер? Фер-то ке?»

Что мне-то делать среди этой роскоши и красоты, на чужом празднике жизни, без денег, профессии и работы и малейшей надежды на будущее?

У нее ответ на этот вопрос был. Она оставалась самой собой, писательницей, острым взглядом подмечающей все нелепости и несуразицы этого мира, и продолжала делать свое дело. За «Ке фер?» последовали другие рассказы, сценки, фельетоны. В течение 20 лет не было и недели, чтобы в выходящих в Париже, Берлине или Риге русских газетах и журналах не появилось ее имя. Добрым юмором и улыбкой скрашивала она зачастую мрачное, одинокое и нищее эмигрантское житье-бытье. Ее книги на чужбине были столь же популярны, как и когда-то на добольшевистской родине. Ее любили и знали в Париже, ее читали в Берлине и Праге, ее новых рассказов ждали в Харбине и Шанхае.

Но она не только писала, но и самым деятельным образом помогала соотечественникам, известным и безызвестным, выброшенным волною на чужой берег. Собирала деньги в фонд памяти Ф.И. Шаляпина в Париже и на создание библиотеки имени А.И. Герцена в Ницце. Читала свои воспоминания на вечерах памяти ушедших Саши Черного и Федора Сологуба. Выступала на «вечерах помощи» прозябающим в бедности собратьям по перу. Она не любила публичных выступлений перед многочисленной аудиторией, для нее это было мучением, но когда ее просили, она никому не отказывалась помочь. Это был святой принцип — спасать не только себя, но и других.

Долгое время жила в гражданском браке с Павлом Андреевичем Тикстоном. Наполовину русский, наполовину англичанин, сын промышленника, некогда владевшего заводом под Калугой, он бежал в Париж, как и она, после прихода к власти большевиков. Надежда была любима и счастлива, насколько может быть счастливым человек, оторванный от родной почвы, вырванный из стихии родного языка. У Павла Андреевича были деньги, но они пропали, когда разразился мировой кризис. Он этого пережить не сумел, с ним случился удар, и она терпеливо ухаживала за ним до последнего часа.

После его смерти всерьез подумывала, не оставить ли ей литературу и заняться шитьем платьев или начать мастерить шляпки, как это делали ее героини из рассказа «Городок». Но Господь Бог уберег, и она продолжала писать. Но салон пришлось закрыть, денег на его содержание больше не было.

А «ке фер» вскоре для очень многих русских решился. Бывшие генералы пошли в шофера такси, присяжные поверенные — в официанты, инженеры — в рабочие. Писатели создали свои издательства, артисты — театры, философы читали лекции в Сорбонне.

Когда немцы в 40-м году заняли Париж, она на сотрудничество с коллаборационистским режимом не пошла, мужественно преодолевала знакомый ей по России холод и голод и расползавшийся по швам налаженный быт. Но здоровье было уже не то, и когда совсем стало невмоготу, уехала в Биарриц. И замолчала. Очевидно, поэтому в 1943 году по русской Америке и разнесся слух — Тэффи умерла. В него поверил даже всегда во всем сомневавшийся Михаил Цетлин, поэт Амари, и напечатал некролог в нью-йоркском «Новом журнале»: «О Тэффи будет жить легенда как об одной из остроумнейших женщин нашего времени». Узнав, что ее похоронили заживо, она в одном из писем к дочери отшутилась: «Очень любопытно почитать некролог. Может быть такой, что и умирать не стоит». А в другом — сообщила: «Я сейчас вернулась с кладбища, где была не в качестве покойницы, а навещала Павла Андреевича Тикстона».