Иван Громов - В бой уходили десантники

Вечером остановились. Комбриг собрал на совет командиров штаба. Что делать? Какой выбрать маршрут для выхода из окружения? Горемыкин предложил от направления на Харьков отказаться по причине, что придется при этом преодолевать реки Сула, Южная, Лохвица, Хорол Южный, Липовая Долина и Псел в их среднем течении, а значит, с большой глубиной, что не под силу десантникам без переправочных средств. Приняли его предложение взять курс на северо-восток, где реки можно преодолеть вброд.

Роты разделились на группы. Другого выхода по опыту накануне проведенных боев не видели. Тронулись с наступлением темноты. За ночь, как правило, успевали проскочить особо опасные участки. На реке Сула противник мост охранял силою до взвода. Под покровом темноты Горемыкин с пятью автоматчиками атаковал охрану, и она разбежалась. Группа штаба бригады переправилась без потерь. Начало прорыву было положено.

Лесов становилось все меньше. Чтобы не обнаружить себя, по-прежнему шли по ночам. Из-за раннего утра останавливались и на полях с копнами. Ложились в свекольной ботве, чтобы переждать день. Добывать продукты становилось все труднее. В селениях обычно на ночь останавливались гитлеровцы. Их охрана находилась начеку. Не одни десантники прорывались из окружения и нуждались в питании и отдыхе. Ночь почти всюду становилась днем из-за осветительных ракет фашистов. Об их запасах они позаботились еще до войны и теперь светили всю ночь.

Остановку среди копен на скошенном поле особо хорошо запомнили командиры штаба Александр Цвион, Виктор Соловьев, Василий Нехорошев и Вениамин Горемыкин.

— Сегодня у меня день рождения, — объявил Цвион. — Надо бы угостить вас. Как виновник торжества я выхожу в поле на поиски чего-либо съестного.

Получив одобрение Горемыкина, старшего в группе, помощник начальника оперативного отделения, отодвинув сноп из стога, вылез наружу. Вскоре друзья встретили его с охапкой гороха. Наелись досыта. Но Цвион сделал еще рейс. Снова угощались, пока не затошнило.

Через несколько минут они уснули.

Первым пробудился Василий Нехорошев. Копна раскрыта, и он увидел рядом буренку. Со своим коровьим любопытством она разглядывала людей. Подбежал пастушок и тоже остановился от удивления, увидев в копне военных в форме летчиков.

— Подойди, мальчик, поближе, — позвал Горемыкин. — Как тебя зовут?

— Вася.

А что там за шум?

— Это фашисты уже третий день молотить пшеницу заставляют. Наши говорят, что все в неметчину отправят.

— Как называется ваше село?

— Харьковцы.

Так обитатели копны получили сведения об обстановке в округе.

По грунтовой дороге вблизи весь день катили вражеские автомобили, мотоциклы, но гитлеровцам и в голову не приходило, что рядом в копнах около 100 десантников ожидали ночи, чтобы сделать новый бросок на соединение со своими войсками. Где-то в таком же положении выжидали темноты и другие десантники.

Группа, в которую входил Георгий Ермаков, тоже устроилась в копне у дороги. Разбудил его удар по ноге.

— Ком! Ком, майн гер! — издевался довольный гитлеровец и огрел его прикладом по спине.

Ермаков сообразил: случилось ужасное. В голове от вчерашней контузии, когда одной бомбой уложило 17 человек и среди них начальника связи бригады Филиппа Борисова, еще гудело. Что же будет: плен или выстрел фашиста? Его, оглохшего, вместе с другими неудачниками, погнали в село. Слышались команды:

— Шнейль! Шнейль!..

Пленными заполнили сарай. Никого не выпускали даже по надобностям. Не давали ни пить, ни есть. Лишь дважды брали по четыре человека пилить дрова.

Под вечер снова со скрипом открылась створка ворот. В сарай ворвался свет. Дохнуло свежим воздухом, от которого даже пошатнуло. Ермаков, заранее выдвинувшийся к выходу, подготовился выйти на волю, уставился на часового. А тот, в свою очередь, обратил внимание на десантника. Его, по-видимому, привлекли эмблемы летчика на петлицах рядового бойца, и он, обернувшись в сторону двора, что-то прокричал. Появился офицер. О чем-то переговорили, и Ермаков получил приказ выйти.

Подошел переводчик. Фашист начал спрашивать. Но Ермаков ничего не слышал. Его молчание, взгляд в пустоту и безразличие ко всему, видно, гитлеровцу не понравились.

После нескольких окриков офицер вытащил «парабеллум» и толчками в спину подвел Ермакова к дереву. «Ну, теперь конец!» — мелькнуло в голове. Фашист отошел и повернулся к своей жертве, передернул «парабеллум». «Значит, патрон в патроннике, сейчас будет стрелять», — подумал Ермаков. Офицер отошел еще дальше и встал, как на тренировке в тире. Начал целиться… «Сейчас все. Даже не повоевал как следует», — в доли секунды промелькнула и эта мысль. Прогремели два выстрела…