Екатерина Наговицына - Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР

И вдруг в самый разгар боя я явственно почувствовала кровь. Ее металлический вкус ни с чем не спутаешь. Что это? Но понимание случившегося уже навалилось. Бронированное лобовое стекло и обшивка были прошиты пулеметной очередью. А голова второго летчика безвольно упала на грудь, пробитую в нескольких местах. По летному комбинезону расползались бурые пятна. Кровь тонкими струйками стекала и впитывалась в сиденье.

— Семен, подожди, потерпи… — прошептала я, но теплая человеческая кровь подсказывала мне, что все, уже поздно. Вы, люди, такие несовершенные. Вкус крови, вкус смерти впитывался в меня. И вдруг горе потери чего-то родного и любимого навалилось тяжким грузом. Рухнуло и придавило, сковав в спазме крика движок. Резанув болью и разрывая внутренности. Хотя нет, не только горе.

В хвостовую часть попала ракета, выпущенная боевиками, которые хотя уже и понимали тщетность своего сопротивления, но еще огрызались, отступая, бросая своих убитых и раненых. Снаряд раздробил хвостовую балку, разбил винт и закрутил меня, как раненую собаку, пытающуюся унять боль. Василь, поняв, что случилось, пытался сбалансировать вертолет, вывести из крена и почти смог, когда второй удар опрокинул меня в противоположную сторону и на секунду лишил сознания. Вторая реактивная граната решила мою судьбу. Из этой передряги мне не вытянуть — это понимание с удивительным спокойствием пронеслось во мне. Да и желания бороться уже не было. Осталась только боль, острая, колючая душевная боль, которая затмила боль физическую. Сенька-Семэн, мой человеческий друг, который часами возился со мной, что-то подкручивая и налаживая, который разговаривал со мной, делясь своими радостями и бедами, переживаниями и мечтами, душа компании, но по-своему очень одинокий, был мертв. И внутри меня все было раздроблено, убито. Вкус человеческой крови смешивался с едким запахом перебитой проводки — витающая рядом смерть объединяла нас.

— Все вертолеты попадают в рай. Правда, Семен…

Я вздохнула, покрепче притянув ремнями к креслу убитого летчика, будто обняв его.

Только одно еще удерживало меня в воздухе. Кинув прощальный взгляд на семейную фотографию командира, я вдруг сделала то, что по нашим неписаным законам не имела права делать. Но война иногда стирает многие запреты. Почти рывком, на разбитых лопастях, вытянула до скалистого уступа и без сил рухнула на него.

Со скрежетом и грохотом запрокинулась набок, целенаправленно вырывая о зубчатые камни правую дверь летчика и выламывая под силой падения часть фюзеляжа вместе с креплением кресла командира, и, уже не цепляясь ни за что, сорвалась с обрыва. Двигатели, разбитые ракетой, не работали, но обломанный несущий винт медленно вращался, разворачиваемый воздушными потоками, закручивая меня в штопор.

Я падала, заметив напоследок, как кружится на пронзительно-синем фоне неба Миля, в остервенении расстреливая врагов, мстя за меня, за первую потерю ее жизни. В ней было столько горькой, но гордой силы и особой, боевой красоты, что я невольно улыбнулась. А потом был удар и яркая вспышка взрыва.

Василь на секунду пришел в себя, ничего еще не понимая, ощутив лицом холод снега, и очень этому удивился, но осознать не смог, снова провалившись в забытье. Второй раз он пришел в сознание, аккуратно поддерживаемый майором Горвачевым, вгляделся ему в лицо и вдруг сразу все понял. С трудом поднялся, стянул с головы шлем и, шатаясь, подошел к краю скалы, зажимая рукой рот от крика, стона, нечеловеческого воя, пытаясь проглотить застрявший острый, разрывающий горло ком. И до боли в воспаленных глазах вглядывался вниз, где в зимних сумерках среди камней, вздыбленной земли и растаявшего снега догорала его вертушка Ми-24В и его боевой товарищ, второй летчик, штурман, жизнерадостный и никогда не унывающий Сенька-Семэн. И на долю секунды ему вдруг захотелось оказаться там, в глубине скального мешка, внутри этого пылающего вертолета, и лишь крепкая рука майора удержала его от этого порыва, придержав за летный комбинезон.

— Тебя дома ждут, — прохрипел он сорванным голосом.

И Василь отпрянул от манящей глубины. Обессиленно осел на землю, привалившись на плечо друга, и глубоко затянулся протянутой сигаретой, хотя давным-давно уже не курил.

Тихий осенний вечер старого района. Ветерок лениво гоняет по улице мусор, заворачивая его в пыль. Обертка от шоколада, фантики, смятая пачка сигарет, упаковка от продуктов — фиксирую все это на автомате, но он не трогает внутренние струнки тревоги. Все это мирный мусор родного города.