Йозеф Рыбак - «Иду на красный свет!»

Родной писецкий край, куда Йозеф Рыбак возвращается снова и снова, чтобы надышаться воздухом своего далекого детства… Первые самостоятельные шаги по жизни, вхождение в литературу… Первая мировая война и невосполнимая утрата — гибель отца… Великая Октябрьская революция и вызванные ею в стране классовые бои, широкий ее отклик в чехословацком искусстве… Бурная, кипучая атмосфера межвоенного периода, когда в острых спорах, борении закладывались и мужали новая поэзия, проза, театр, кино… Мюнхен… Мрачное время оккупации и незабываемая весна 1945 года…

И все это пронизано ощущением движущейся, неиссякаемой, национальной и интернациональной, духовно-эстетической традиции. В ее, так сказать, эпическом и эмоциональном срезах, в сложении многих индивидуальных творческих биографий и характеров и стремлении служить делу социального переустройства мира; с пониманием творческого труда не как элитарной привилегии, а как труда для всех, окрыленного романтической устремленностью, труда созидательного, претворяющего.

Современный чешский писатель и критик И. Гаек в своей автобиографической книге «Я иду по улице» (1976) обращается к современникам: «Мы не столь стары, чтобы писать мемуары. Но мы уже достаточно зрелы и начинаем размышлять над смыслом жизни, которую прожили, над ее результатами. Мы думаем о тех, кто продолжает приходить на смену нам, кто призван продолжать начатое нами дело… В интересах будущего человечества необходимо, настоятельно необходимо, чтобы то, что мы начали, опираясь на героическую борьбу наших дедов и отцов, было продолжено и завершено. Это отнюдь не тщеславие старших, которые навязывают сыновьям собственные представления о жизни: это неизбежность взаимопонимания между поколением второй мировой войны и поколением начала XXI столетия, которое будет нести ответственность за самые кардинальные вопросы существования».

Йозеф Рыбак старше Гаека. Возможно, он еще острее ощущает внутреннюю потребность поделиться «уроками жизни», воссоздать для молодых поколений картину закономерногоприобщения нации к коммунистическим идеалам, непрерывность этого процесса приобщения, неразрывную связь литературы с жизнью, революционными традициями. К этому подводила, этого требовала действительность Чехословакии 70-х годов, а также импульсы, исходящие из недр искусства, развивающегося в обществе, которое вступило в стадию более зрелого своего развития, искусства, литературы, обобщающих итоги совместного с ним пути.

Когда-то, совсем маленьким, Йозеф Рыбак услышал от отца, с утра до вечера занятого плетением корзин, сказку о волшебном прутике, в которой бесхитростная мечта народа о счастливой жизни сливалась с его любовью к своему труду: тот обретет счастье, кто найдет заветный прутик. В житейском море тревог, потерь и обретений, в напряженных творческих исканиях и размышлениях, в горниле классовой борьбы рождалось собственное восприятие писателем сказки о волшебном прутике. Для него она становится воплощением большого, главного понятия — судьбы народной, ее корней, законов ее развития. Но чтобы говорить о своем понимании судьбы народной, о высших принципах человеческой нравственности, да еще с такой простотой и ясностью, какой отличается книга «Волшебный прутик», писатель должен был выстрадать его.

Без такой выстраданной, «личной оптики» (Ю. Фучик) трудно было бы себе представить это произведение. С личностным углом зрения следует связывать известную размытость его жанровых границ, его поэтику, в которой наряду с повествованием писателя о собственной жизни и об эпохе присутствует еще и его творческое «я», прямо определяющее степень насыщения произведения документальным, художественным материалом, степень заострения и страстности авторской мысли, поднимающейся до открытых публицистических выводов. А. Плавка назвал книги своих воспоминаний «Полная чаша» и «Влюбленный в жизнь» «почти романом». Таким «почти романом» является «Волшебный прутик» Рыбака, в котором раскованность формы более всего соответствует свободе авторского самовыражения. Для писателя, говоря словами О. Берггольц, важно не то, «в какой форме» воплотится его книга, а « чемона будет по главной сути своей». Он твердо знает, «что стержнем ее будет он сам,его жизнь, и в первую очередь жизнь его души, путь его совести, становление его сознания, — и все это неотделимое от жизни народа». (Рыбак цитирует эти слова О. Берггольц в одном из своих эссе.)