Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

«Любая женщина носит при себе иголку с нитками и не откажется помочь».

Вышел на грунтовую дорогу, остановил «Студебекер», попросил подбросить в город. Уселся в кабине и, чтобы дорога показалась короче, завел беседу:

— Давно рулишь? А я мальчишкой завидовал всем водилам, от любой автомашины было не оторвать.

Шофер попался разговорчивый.

— До войны водил поливочную, в армии грузовик и пару месяцев «Катюшу». В январе пересел на «американца», который с яичным порошком, сгущенкой союзнички шлют из океана вместо открытия Второго фронта.

— Так всю войну и крутишь баранку?

— Начал службу в стрелковом батальоне, под Можайском узнал почем фунт лиха. А как проговорился, кем работал на гражданке, направили в автобазу, сказали: «Стрелять есть кому, a с шоферами полная запарка, некому водить даже командира дивизии».

— И пересел на легковушку?

— Дали разбитый драндулет, настоящую колымагу. Семь потов сошло, пока довел до ума. В награду за безаварийную езду выдали эту.

Когда машина миновала пригород, от которого остались лишь печные трубы, Дьяков попросил высадить. Но избежать проверки документов не удалось, путь преградили двое с автоматами. Дьяков сыграл радость.

— Здравие желаю! Из 64-й? И я в родимой воевал, выходит, однополчане, сражались плечо к плечу. Осточертело в госпитале пить горькую микстуру, глотать таблетки, подставлять задницу для уколов. Не стал ждать, когда в город пойдет машина, решил добраться на своих двоих. Не терпится увидеть Сталинград, за который пролил кровушку.

Один из патрульных, видимо, старший перебил:

— Документ!

Вместо выполнения приказа Дьяков не позволяющим возразить голосом потребовал:

— Обращайтесь к старшему по званию согласно устава!

Патрульные вытянулись по стойке «смирно».

— Ныне каждый советский патриот обязан не жалеть собственной жизни, — продолжал Дьяков, — встать на защиту родного Отечества от немецких полчищ. Не мог, как член партии Ленина — Сталина, как офицер отлеживать бока. Хотя врачи посчитали инвалидом, добьюсь возвращения в строй, чтобы мстить подлым врагам за гибель отца, брата, пропавшую семью.

— Можете следовать, — разрешил патрульный.

Дьяков поднял воротник.

«Пронесло. Хотя к документам не придраться, но лучше не рисковать и не предъявлять. Хорошо, что предусмотрительно отрастил усы с бородкой, не срезал закрывающие лоб пряди. В таком виде никто не узнает бургомистра. Для окончательной маскировки хорошо бы забинтовать голову, закрыть повязкой глаз».

Чтобы не столкнуться с горожанами, прошел к вокзалу сквозь руины, где мог подорваться на мине, которые вместе с неразорвавшимися снарядами, гранатами встречались на каждом шагу.

От вокзала остались лишь стены с окнами-глазницами, ставшее скелетом здание просматривалось насквозь. На путях стоял санитарный состав, из другого выгружали продукты, медикаменты, строительные материалы для восстановления жилого фонда. Желающие уехать терпеливо ждали пассажирских поездов.

Из уважения к петлицам и наградам очередь пропустила Дьякова к кассе. Протянул в окошко военный билет, справку госпиталя, деньги.

— Мне в Свердловск.

— Будет лишь на Липецк, — ответила кассирша.

— Выписывай. Там пересяду на уходящий к Уралу.

Чтобы не мозолить глаза, скрылся за углом. Приобрел у торговки бумажный фунтик с жареными тыквенными семечками, когда сгрыз, развернул клочок газеты с карикатурой Гитлера, стихами:

Дьяков усмехнулся в усы.

«Врут стихи — не выстоял город, не стал крепостью, позорно сдался противнику, почти полгода пробыл под пятой немцев и моим руководством».

На оборотной стороне газетного огрызка был снимок — машина с ракетной установкой производила огненный залп.

«Вот она какая, легендарная «Катюша». Хорошо, что вижу в газете, а не наяву, когда от ракет не уберечься…»

В ожидании прибытия и отправления нужного состава присел у стены на свой мешок. Смежил веки, расслабился. Пропали долго не покидавшие настороженность, страх, но вздремнуть не позволило урчание в желудке.