Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Уже позже я узнал, что мне собирались плеснуть в лицо кислотой. Действительно, после этого моя карьера в кино была бы закончена.

Как и было условлено, я выступил перед членами гильдии, объяснив, что забастовка носит мошеннический характер. Две тысячи семьсот сорок восемь человек проголосовали за продолжение работы, пятьсот девять выступили против.

Вскоре ворота студии превратились в место кровавых побоищ. Чуть ли не ежедневно здесь проходили схватки между теми, кто шел на службу, и забастовщиками, поддерживаемыми "добровольцами" со стороны. Союз портовых рабочих со штаб-квартирой в Сан-Франциско, подозреваемый в том, что среди его членов немало коммунистов, выслал многочисленных пикетчиков в поддержку бастующих, в домах и автомобилях начали взрываться бомбы, люди получали серьезные ранения. Тех рабочих, кто пытался проехать на студию сквозь линии пикетчиков, окружали, насильно открывали окна и двери автомобилей, чтобы дотянуться до непослушного. Если пикетчикам удавалось схватить такого водителя за руку, а это случалось нередко, — они выворачивали ее, пока не раздавался хруст костей. После чего несчастного отпускали со словами: "А теперь давай топай на свою студию. Посмотрим, какой из тебя сегодня получится работник".

Мы решили ездить на работу вереницей из нескольких автомобилей или нанимали автобусы. В полночь актерам, которым утром нужно было быть на студии, звонили, чтобы сообщить, где им собираться. Однажды, прибыв на условленное место, я обнаружил автобус, полыхающий в пламени: оказывается, в него швырнули зажигательную бомбу.

Пока события разворачивались таким образом, руководители гильдии продолжали встречаться с лидерами забастовки, чтобы по возможности прийти к какому-то разумному решению. Эти встречи продолжались чуть ли не ежедневно в течение месяца.

Как-то я вернулся домой после одной из таких встреч с некоторой надеждой, что нам удалось продвинуться в переговорах. Но на следующее утро, когда мы вновь встретились, в комнату для переговоров ворвались забастовщики со своими юристами и предъявили нам ультиматум, состоящий из двадцати семи новых требований. Ни одно из них ранее не выдвигалось, однако пикетчики отказывались прервать забастовку, если эти требования не будут нами удовлетворены.

И все же мы победили: в феврале 1947 года забастовка была прекращена. Причиной тому послужило решение гильдии и ряда других союзов, поддержавших нас, игнорировать пикеты. Мы продолжали работать, не обращая на них внимания. В результате не только сорвалась забастовка, но рухнула и сама Конференция студийных союзов.

Спустя какое-то время произошло другое событие: несколько членов коммунистической партии, работающие в Голливуде и участвовавшие в попытке переворота, выступили с публичным заявлением, рассказав в деталях о том, как Москва пытается прибрать к рукам кинобизнес. Комитет по расследованию антиамериканской деятельности при сенате Калифорнии после долгого разбирательства признал, что забастовка отчасти явилась результатом этой попытки Советов взять под контроль Голливуд и содержание его фильмов. Хотя лидер забастовщиков и отрицал свою принадлежность к компартии, расследование все же располагало доказательствами обратного. А годом позже лидеры союза, членом которого он являлся, пришли к выводу, что он "сознательно и добровольно сотрудничал с группами, находящимися в подчинении у коммунистической партии".

В первые послевоенные годы на долю американских фильмов приходилось семьдесят процентов всего экранного времени в мире. Поэтому для меня становилось все более очевидным, что Иосиф Сталин намеревался превратить Голливуд в проводника идей советского экспансионизма, конечной целью которого было распространить коммунизм на весь мир.

Итак, борьба за контроль над Голливудом продолжалась и после забастовки. Долгое время я считал, что лучшее средство справиться с коммунизмом — это либеральная демократия, только что одержавшая победу над гитлеровским тоталитаризмом. Именно либеральные демократы считают, что люди вправе сами выбирать для себя лучшее будущее, а не подчиняться горстке лидеров, определяющих их судьбы, как это делали коммунисты, нацисты и другие фашиствующие группировки.

Однако мне пришлось убедиться, что и среди "либералов" немало таких, кто не переносит даже упоминания о красном перевороте в Голливуде. Они и слышать не хотели, что у Москвы были такие намерения, что она намеревалась прибрать к своим рукам Голливуд и другие отрасли американской индустрии путем подрывной деятельности. Они так и не поняли, что Сталин — опасный преступник, сеющий смерть. Для них борьба с тоталитаризмом — это своего рода "охота на ведьм" или "травля красных".