Александр Кушнир - Майк Науменко. Бегство из зоопарка

В тот волшебный вечер кто-то по приколу представил «ударником „Землян“» бас-гитариста Фана, который славился еще и тем, что крайне ловко умел шить джинсы. Общих тем у Майка с Михаилом «Фаном» Файнштейном оказалось столько, что они никак не могли наговориться. Затем вместе читали стихи, написанные сооснователем «Аквариума» Анатолием «Джорджем» Гуницким (в честь которого и был назван остров Сент-Джорджем), и передавали друг другу измятые листы с поэмой Гребенщикова «В объятиях джинсни».

«В то время Остров принадлежал другой Вселенной, — резюмировал Гребенщиков. — Я помню, как мы переходили речку, становились на колени и целовали землю в качестве обряда допущения на Остров. Что казалось нам глубоко религиозным и правильным, поскольку это была неприкосновенная земля, явно принадлежащая другому измерению».

Возвратившись в Ленинград, Майк серьезно озадачился, а тут еще Родион притащил магнитофонные альбомы «Искушение святого Аквариума» и «Притчи графа Диффузора», на которых Гребенщиков с Гуницким изящно выстраивали архитектуру своих безответственно абсурдистских произведений.

Татьяна Науменко

Последней каплей стала машинописная стилизация Бориса под детективы Агаты Кристи, начинавшаяся со строк: «Отель „Континенталь“ был полон блядьми под самую завязку…»

От таких красивых слов у Майка моментально улучшилось настроение. Столкнувшись с этой свободой, он решил снова и как можно скорее бросить институт. Позднее Науменко вспоминал, как после двух академических отпусков отчетливо понял, что первый же дом, построенный по его проекту, очень скоро рухнет. Уже несколько лет молодой музыкант жил в мире, где для ЛИСИ совсем не оставалось места. Казалось, что город Ленинград, в котором работали его родители, и Ленинград, в котором писал свои первые песни Майк — были разными городами.

«Очевидно, что с годами человек меняется, — считала Галина Флорентьевна. — Но то, как со временем изменился наш сын, даже вообразить было невозможно. Как будто до восемнадцати лет мы знали одного человека, а после — встретили другого. В нем изменилось все: характер, увлечения, взгляды, занятия… Мы приложили все усилия, чтобы удержать его в институте, но Миша настойчиво и, с нашей точки зрения излишне упрямо и последовательно шел по намеченному пути».

Важно отметить, что на уход Майка из профессии в немалой степени повлиял пример его сестры. Отработав по распределению в ГИПРОГОРе («Государственный институт проектирования городов»), Таня Науменко резко сменила вектор своих увлечений, переключившись на переводческую деятельность.

«Сестра Майка проработала три года по распределению и больше не стала заниматься архитектурой, — рассказывал мне Саша Самородницкий. — Я выдержал муки погружения в специальность и пошел дальше, а Таня меня всю жизнь подкалывала: „Саша, ну тебе это не надоело?“ Получается, что мысль о бесполезности углубления в какую-то официальную профессию в брата заложила именно она. Возможно, Таня это сделала неосознанно, но именно по ее примеру Майк бросил институт».

Неудивительно, что стены ЛИСИ скоро оставил и Анатолий Заверняев, испытавший после освобождения от обучения глубокий духовный подъем и избравший по рекомендации Севы Гаккеля карьеру грузчика в университетском издательстве.

Тусовка «Аквариума» на острове Сент-Джордж, 1982

Фото: Андрей «Вилли» Усов

«Примечательно, что учеба и Родион были частями совершенно разных вселенных, — объяснял мне впоследствии режиссер „Аквариума“ Марат Айрапетян. — Приятель Майка уверенно разыгрывал образ городского сумасшедшего и держался за него довольно долго. Практически ни в чем не участвуя и ехидно комментируя происходящее со стороны, он ухитрялся присутствовать везде — будь то репетиция „Аквариума“, поход в „Кинематограф“ или пьянка у Сергея Курёхина».

Подводя итоги этого периода, заметим, что творческая карьера хранителя сакрально-меломанского знания развивалась следующим образом: бригадир сторожей — эмигрант, танцор, опытный эзотерик, театральный актер, эксперт-интеллектуал широкого профиля.

«Искусство — это только побочный продукт нашей жизни, — подвел итоги своих мистических озарений Родион в финале нашего интервью. — Человек творит себя, а произведения искусства — это всего лишь побочный продукт».