Михаил Захарчук - Вячеслав Тихонов [Тот, который остался!]

Помимо четырех фильмов Ростоцкого Вячеслав Тихонов спел под гармонь «Расскажи-ка ты, кукушечка» в фильме «Оптимистическая трагедия». Еще он очень оригинально исполнил «Ой, ты, степь широкая» в многосерийном фильме «Семнадцать мгновений весны». Помните: испек картошку в камине, налил рюмку шнапса и стал мысленно петь. Сразу у него не пошло. А когда Штирлиц все же взял нужную тональность, то исполнил лишь первый куплет величайшего русского народного шедевра на все времена. Дальше идет только мощный баянный мотив. Тихонов из деликатности своей не стал петь всю песню. И режиссер Татьяна Лиознова с ним согласилась.

Строго говоря, в игре на рояле Вячеслав Васильевич тоже сильно уступал Святославу Теофиловичу Рихтеру. Дитя войны, он не учился в музыкальной школе, тем более в консерватории. Но поскольку был артистом от бога, то и перед камерой играл как заправский пианист. Во всяком случае, никто из зрителей не скажет, что учитель Мельников, играющий в кадре на пианино, выглядит неуклюже или фальшиво.

Однако мы с вами, читатель, слишком далеко забежали наперед в биографии героя. Давайте вернем свой танец к печке, в нашем случае — к наколке. Ибо редко кто из моих собратьев и сестер, писавших о Тихонове, прошел мимо этой диковинной причуды юноши.

Сам Вячеслав Васильевич о ней высказался так:

«И курение сызмальства, и наколки — это все из-за безотцовщины. Отцы наши поголовно все ушли на фронт. Мы — малолетки — остались с матерями одни. Тогда и начали покуривать.

Дыма папиросного я терпеть не мог, но отказаться было нельзя. Как и нельзя было в свое время не сделать наколку: не хочешь — значит, ты нам не ровня, чужак.

В то время взрослые часто ездили на юг за хлебом. Набирали каких-нибудь вещичек, которые можно было обменять на пшеницу, и отправлялись на поезде из нашей средней полосы в южные края. И мальчишки тоже забирались на крышу вагона.

Привозили так называемый турецкий табак — очень крепкий. Помню, попробовал в первый раз — даже слегка подтошнило. Однако пересилил себя и стал курить. Если все ребята вокруг с цигарками ходят — так и я не хуже их. Вот только где табак доставать? Денег же ни у кого не было.

Тогда мы изобрели такой способ: делили улицу на двоих. Каждый шел по своей стороне и собирал чинарики. Набрав гору заплеванных, раскисших под снегом чинариков, шли в наш штаб. Штабом мы называли дом, где жили два брата-сироты. Затапливали русскую печь, расшелушивали все наше богатство на сковородку, сушили табак, а потом крутили цигарки из газет, как сейчас помню, „Правда“ и „Красная звезда“.

Когда отец вернулся с войны, сразу почувствовал, что от меня пахнет табачком. „Никак покуриваешь, сынок?“ — спросил. Ну а что я мог ему ответить? Молчал, потупив голову. Время досталось такое: мальчишескому уставу нужно было соответствовать. Отец на работе целый день, мать тоже. А я сам себе предоставлен. И вокруг меня — такие, как я.

Нет, бывали, конечно, серьезные, „педагогические“ разговоры с отцом, но всегда в мягких тонах. И не более чем разговоры. Даже моя татуировка не вывела его из себя.

Воспитывался я в простой рабочей обстановке. Меня всегда окружали дети рабочих. В маленьком ткацком городке, где я рос, отношения между людьми тоже строились просто. Нас не столько школа воспитывала, сколько улица. Мальчишеское братство на свой путь наставляло. Эта наколка и курение — мои пожизненные дань и ясак ему. Во времена моего военного детства все ходили с наколками — так модно было. Хорошо еще, мне хватило ума наколоть только свое имя „Слава“. Потом никак не мог от этой опрометчивой надписи избавиться. Так и играл двух князей с наколкой на руке. Со временем научился прятать от глаз людских эти выцветшие пять букв. Но странное дело: никогда не досадовал на них. Как и никогда не устыдился своего босоногого, голодного и холодного военного детства. Всю жизнь оно мне душу греет».

После ремеслухи Слава Тихонов пошел работать слесарем на военный завод. Трудился прилежно, и его как передовика производства руководство предприятия определило на подготовительные курсы Московского автомеханического института. Мать с отцом облегченно вздохнули. На ближайшие годы судьба сына обретала стабильность.

Им пришлось, правда, изрядно поволноваться, когда Слава пренебрег техникой безопасности, непозволительно низко наклонился над обтачиваемой деталью и ему до крови запорошило глаза металлической пылью. Слава богу, доктор сумел тонким магнитом удалить ее.