Владислав Шпильман - Пианист [litres]

Трудно описать, до какой степени мы были взволнованы, слушая это объявление. У матери в глазах стояли слёзы. Отец рыдал без всякого стеснения, а мой брат Генрик не упустил возможности ткнуть меня кулаком и довольно грубо заявить: «Вот тебе! Я же говорил!».

Регине не понравилось, что мы ссоримся в такой момент, и она вмешалась.

– Ну перестаньте же! – спокойно произнесла она. – Мы все знали, что не может быть иначе.

Она помолчала и добавила:

– Это логически следует из договоров.

Регина была юристом и прекрасно разбиралась в таких вопросах, так что спорить с ней не было смысла.

Тем временем Галина сидела у приёмника, пытаясь поймать Лондон, – ей хотелось подтверждения из первых рук.

Мои сёстры были самыми хладнокровными в нашей семье. В хладнокровии им, пожалуй, не уступала только мать, но и она выглядела неуравновешенной по сравнению с Региной и Галиной.

Через четыре часа войну Германии объявила Франция. Днём отец вознамерился присоединиться к демонстрации перед зданием британского посольства. Мать это не обрадовало, но он твёрдо решил идти. Вернулся он, пылая воодушевлением, весь растрёпанный от давки в толпе. Он увидел нашего министра иностранных дел, британского и французского послов, кричал и пел вместе со всеми, но внезапно собравшихся попросили немедленно разойтись, поскольку возможен был воздушный налёт. Толпа энергично повиновалась, и отца чуть не задавили. Но, как бы то ни было, он находился в наилучшем расположении духа.

К несчастью, наша радость продлилась недолго. Сводки с фронта становились всё тревожнее. Рано утром 7 сентября, перед самым рассветом, в дверь нашей квартиры громко постучали. На пороге стоял наш сосед напротив, доктор, в высоких армейских сапогах, охотничьей куртке и спортивной шапке, с рюкзаком за плечами. Он очень спешил, но счёл себя обязанным сообщить нам, что немцы наступают на Варшаву, правительство перенесено в Люблин, а всё трудоспособное население должно покинуть город и отправиться на дальний берег Вислы, где будет выстроена новая линия обороны.

Вначале мы не поверили. Я решил попытаться расспросить других соседей. Генрик включил радио, но оно молчало: вещание прекратилось.

Я не застал многих соседей. Их квартиры были заперты, в оставшихся женщины собирали вещи мужей или братьев, рыдая и готовясь к худшему. Теперь было ясно, что доктор говорил правду.

Я недолго размышлял и решил остаться. Нет смысла шататься за городом; если уж мне суждено умереть, дома я умру быстрее. И, в конце концов, думал я, кто-то же должен заботиться о матери и сёстрах, если отец с Генриком уйдут. Но когда мы обсудили этот вопрос, я обнаружил, что они тоже решили остаться.

Мать, движимая чувством долга, всё же попыталась уговорить нас покинуть город. Она поочерёдно оглядывала нас расширенными от страха глазами и выдвигала всё новые аргументы в пользу ухода из Варшавы. И все же, когда мы настояли на своём, в её выразительных глазах невольно мелькнуло облегчение: что бы ни случилось, лучше уж быть вместе.

Я подождал до восьми, вышел – и не узнал город. Как он мог полностью изменить свой облик всего за несколько часов?

Все магазины были закрыты. На улицах не было трамваев, лишь автомобили, набитые битком и быстро движущиеся в одном направлении – к мостам через Вислу. По Маршалковской улице шёл отряд солдат. Они держались вызывающе и пели песни, но было видно, что дисциплина непривычно ослабла: фуражки у всех были надеты по-разному, карабины они несли как попало и шли не в ногу. Что-то в их лицах говорило, что сражаться они идут по собственной инициативе, если можно так сказать, и уже давно перестали быть частью точного, безупречно отлаженного механизма армии.

Две молодые женщины бросали им с тротуара розовые астры, снова и снова истерически выкликая какие-то слова. Никто не обращал на них внимания. Люди спешили вперёд, и было очевидно, что все хотели лишь пересечь Вислу и заботились лишь о том, чтобы успеть завершить последние важные дела, прежде чем немцы пойдут в атаку.

Все эти люди тоже были не такими, как вчера. Варшава была таким изысканным городом! Что стало с дамами и господами, разодетыми так, словно они только что вышли из магазина мод? Сегодня спешащие во все стороны люди выглядели так, словно нарядились для маскарада в охотников или туристов. На них были сапоги, лыжные ботинки, лыжные штаны, рейтузы, платки на головах, они несли с собой котомки, рюкзаки и трости. Никто не заботился о том, чтобы придать себе цивилизованный вид, – одевались небрежно и явно второпях.