Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

— Еще нет, но собираюсь задать им всем хорошую трепку. Как это ты выразился, Георгий? Нельзя волкам и овцам быть вместе в одной овчарне, не бывает, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Мы боремся против всех буржуазных политических группировок, которые грызутся между собой из-за одного — кому драть шкуру с болгарского народа. Ты очень метко это сказал, Георгий. Тебе бы роман написать, сатирический. По-моему, никто не умеет так высмеивать и бичевать, как ты. А свою речь я вот как себе представляю. Послушайте и скажите, получается или нет. Либералам я прежде всего припомню 1900 год — последний год прошлого столетия. Помните, что они натворили в Дуран-кулаке и Шабле? Два кавалерийских эскадрона, посланные правительством, зарубили четыреста душ крестьян. Уже тогда болгарские крестьяне поняли, на что способны сынки бывших помещиков да холуев турецких беев, и пошли за нашей революционной социалистической партией. Еще я напомню им о студенческой демонстрации в 1907 году в день открытия Народного театра. Какого числа студенты освистали Фердинанда?

— Третьего января. Я был там, — ответил Гаврил Георгиев. — Кобург выехал из дворца в коляске, запряженной белыми лошадьми. Он важно посматривал по сторонам, ожидая, что народ онемеет от радости, завидев его выезд. Но студенты, перегородив дорогу, остановили лошадей и освистали Фердинанда.

— Все так и было, — кивнул Благоев, приглаживая рукой длинную бороду с проседью, — именно так. После этого случая Фердинанд уволил министра просвещения Шишманова и всех профессоров, приказал закрыть университет и выгнать студентов из Софии. В ответ железнодорожники объявили забастовку, перестали ходить поезда, и все поняли, что с солидарностью рабочих шутки плохи… Да, а затем я поговорю о «подвигах» демократов. И скажу пару слов о нынешнем министре внутренних дел.

— Обязательно! Не успел дорваться до жандармской шашки, как сразу же разогнал общинные советы, — заметил Гаврил Георгиев.

— А на собраниях врал, как сивый мерин. Ты, Дед, не забудь сказать о гнусной роли, которую этот Такев сыграл в Русе. Он вмешался в любовную историю болгарина и молоденькой турчанки, послал в дом, где справляли свадьбу, отделение солдат, и по его милости там было убито 23 невинных человека, — напомнил Кирков.

— Да, о Такеве много чего можно сказать. Он опасный противник, но вот тут, — и Благоев похлопал по портфелю, — собрано достаточно фактов и документов о его преступных делах. Вчера, обдумывая, какой должна быть теоретическая платформа моей речи, я пришел к выводу, что начать нужно с русской революции 1905 года. Она послужила сигналом. В этом году миллионы людей во всем мире начали наступление против капитализма. Борьба между трудом и капиталом обостряется. Только нашим рабочим надо понять, что свободу они завоюют своими руками. Ты согласен, Георгий?

— Согласен, Дед! Но пловдивский писаришка, министр Крыстев, думает иначе.

— Как же он думает?

— Позавчера в Народном собрании он заявил, что мы, социал-демократы, обманываем народ.

— Каким образом?

— Утверждаем, что в Болгарии существует рабочий класс.

— Ну и ну! Позавчера я не был в Народном собрании и ничего об этом не знаю.

— Вот, читай…

Благоев взял «Рабочую газету», орган социал-демократической партии, быстро просмотрел несколько абзацев, указанных Кирковым, и нахмурился.

— Мы не можем пройти мимо этого выступления, нужно достойно ответить на него.

— Я тут уже подготовил «хвалебный отзыв» для субботнего номера «Рабочей газеты», — ответил Кирков.

— Этого мало. Надо продемонстрировать перед буржуазией, столицей, всем болгарским народом нашу силу.

— Как?

— Мы должны… — Благоев повернулся к открытому окну и сжал кулаки, точно собирался обрушить их на голову невидимого противника. — Мы должны вывести рабочих на улицу. Они откликнутся на призыв партии, как делали это в дни больших забастовок. Да если мы бросим клич, наши рабочие выйдут на улицу. А вы как считаете, товарищи?

— Надо поговорить с секретарем Общерабочего синдикального союза, — предложил Кирков.

— Где он?

— На «голубятне». Работает парень. Погодите, я его сейчас позову.

Кирков вышел из комнаты и быстрыми шагами направился к застекленной веранде, где досками была отгорожена комнатка, или «голубятня», как шутливо называли ее деятели партии. Кирков заглянул в клетушку: Димитров что-то читал, подперев голову обеими руками и запустив пальцы в черные кудрявые волосы. Кирков похлопал его по плечу: