Михаил Козаков - Рисунки на песке

Я искренне порадовался за Меньшикова, который когда-то мечтал сыграть Гамлета — и сыграл здесь русского Гамлета. Вот что значит попасть в хорошую драматургию и к хорошему режиссеру. Этот Живаго в большей степени Гамлет, чем даже князь Андрей из «Войны и мира», потому что Болконский не проходил таких мук — мир был гармоничней.

Лара. Она была неплоха и в прошлых экранизациях — и у Джулии Кристи, и даже у Киры Найтли — но они обе обтекаемые, без сильных характеров. А что делают Арабов, Прошкин и Чулпан Хаматова? У них появляется как бы «анти-Лара». Она даже немножко «ведьмачка», почти как булгаковская Маргарита. В ней всего понамешано — гордости на грани гордыни, страстности и стервозности. Но какая угадывается глубина! Какой максимализм! Ее не просто любишь, ее уважать начинаешь. Но для этого в сценарии и фильме есть мотивировки всех ее поступков. Они обусловлены именно этим характером, а не авторской волей.

Олег Янковский в роли Комаровского такой уровень игры показывал только у Швейцера в «Крейцеровой сонате»: силен, привлекателен, обаятельно циничен, страстен.

Все персонажи меняются в течение картины, и какое ясное внутреннее движение найдено для каждого героя! И паузы — только там, где они нужны.

Прошкин — режиссер жесткий. Но он умеет задеть за живое: все время идентифицируешь себя с людьми в кадре. При этом он не пугает, и это не «чернуха», все сделано с безупречным вкусом. И поэтому входишь в эту историю как в жизнь — словно впервые.

А я ведь и роман, конечно, читал, и зарубежные версии смотрел, в целом удачные. Замечателен сам факт, что на Западе постоянно и с таким уважением возвращаются к этой истории. Но ни один из этих фильмов не назовешь эпическим. А Прошкин сделал самое трудное: он снял эпос. Такой же всеохватный, как эпический «Жестяной барабан» Шлендорфа. Новый «Доктор Живаго» эпичен своей силой. Эта картина становится на уровень «Тихого Дона» Шолохова: Мелехов — казачий Гамлет, Живаго — Гамлет интеллигентский.

И еще одна техническая, но принципиально важная деталь. Ведь это не кинопродукция, а фильм для ТВ — он сделан на скудный телевизионный бюджет и в спринтерском телевизионном темпе. И при этом — полноценное кино, без поправок «на бедность». И Москва тех лет достоверна, и атмосфера поразительна.

Должен признаться, ни одна картина последних лет меня так не доставала. Смотря этот фильм, я пережил целую бурю страстей и чувств — и восторгался, и плакал, и успевал оценить мизансцену, и как замечательно все снято, и какие портреты, и как режиссер избегает сплошных крупных планов, принятых на телевидении. Восхищался музыкой Эдуарда Артемьева и работой моих коллег-актеров.

Я был бы горд снять такую картину и сняться в ней, а если и завидую — то белой завистью.

С мамой Зоей Александровной Никитиной и братьями Володей и Борей. Ленинград, 1935

Бабушку Зою Дмитриевну я застал не такой, а старенькой и почти слепой. Она погибла в блокаду

С отцом Михаилом Эммануиловичем Козаковым

Профессор Борис Михайлович Эйхенбаум, по прозвищу «старый Эйх». Сосед, друг, наставник

Приезжая в Питер, я всегда прихожу к этому дому на канале Грибоедова. Здесь моя малая родина

Роль образцового отца я играл с увлечением, но недолго. С женой Гретой и дочерью Катей

Баба Катя. Она вырастила меня, а потом и моих старших детей — Катю и Кирилла

В выпускном спектакле Школы-студии «Глубокая разведка» А. Крона моим партнером был мой сокурсник, впоследствии истинно великий артист Женя Евстигнеев