Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

Но порой и мужик, работающий на своём наделе, оказывается в худшем положении, чем Пётр.

Вот мужик Дёма. К весне в доме ни крошки хлеба, а кормить семью надо. Идёт к одному помещику, просит хлеба в долг, с обязательством отработать долг весной. Дали хлеба, но мало. Кончился он – надо снова занимать хлеб уже у другого помещика, тоже с отработкой. Потом – к третьему, на тех же условиях.

Наступила весна, пора пахать свою ниву. «Дёма встал до свету… запрягает на дворе лошадь в соху, думает в свою ниву ехать – у людей всё вспахано, а его нива ещё лежит», а уже староста из Бардина, прискакавший верхом выгонять обязавшихся работой, затем из другой, тут как тут: Один посылает в Бардино бороновать, другой в Федино – лён сеять Никакие мольбы освободить его от повинности («своя нива не пахана») не помогают. Хлеб в долг брал с отработкой, «так ступай, а не то знаешь Сидорыча (волостной), – тот сейчас портки спустит». (Для столичной публики было внове, что, оказывается, по указанию волостного старшины взрослого крестьянина могут выпороть.)

Дёма один день сеет лён на поле одного помещика, следующий – боронит у другого. И думает о своей непаханой ниве.

«Нет, уж это последнее дело, когда мужик должен набирать работы не под силу, – тут во всём хозяйстве упущение, и смотришь – через несколько лет мужик совершенно провалился. Ведь взяв вашу работу, он должен упустить своё хозяйство, расстроить свой двор, каков бы он ни был; понятно, мужик держится за него и руками и зубами. Но что же делать? зато «душу спас», зимою с голоду не умер».

А опоздать с пахотой – значит опоздать и с севом. Опоздать с посевом – может морозом захватить овёс во время налива, и тогда всё пропало. И вообще тёплое время года у нас короткое, опоздал на ранних стадиях цикла полевых работ – можешь остаться без урожая, а это уже почти гибель крестьянину и его семье. И многие крестьянские семьи живут на грани такого несчастья. Энгельгардт, уже познавший, что такое хозяйство, всей душой сочувствует Дёме, которому, возможно, так же придётся убирать рожь или сено на барском поле, когда и его собственный урожай или покос требует именно сейчас приложения его труда:

«Представьте же себе нравственное состояние мужика-хозяина, когда он должен бросить под дождь свое разбитое на лугу сено, которое вот-вот сейчас до дождя он успел бы сгрести в копны, бросить для того, чтобы уехать убирать чужое сено. Представьте себе положение хозяина, который должен оставить под дождем свой хлеб, чтобы ехать возить чужие снопы…

Нужно видеть, что делается внутри, в душе хозяина, как он клянёт судьбу, как он закаивается брать в другой раз страдную работу… Работа летом, в страду, в помещичьем хозяйстве разоряет мужика, и потому на такую работу он идет лишь из крайности, отбиваясь от этой работы елико возможно».

Тяжела жизнь крестьянская. Но не следует думать, что крестьяне обозлены и только о том и думают, как бы устроить бунт или совершить революцию. Нет, они знают, что такой порядок установлен не ими, так жили их деды и отцы, и живут напряжённой трудовой жизнью. Но они играют свадьбы, веселятся, поют песни, пляшут (хотя подчас дело без драки не обходится), у них есть свои светлые дни, свои праздники, свои представления о мироустройстве, о справедливости и о несправедливости, мало понятные господам.

И ещё одно существенное различие между способами существования петербургского чиновника и сельского барина:

«Там, в Петербурге, – худо ли, хорошо – отслужил месяц и ступай к казначею, получай что следует. Откуда эти деньги, как они попали к казначею – вы этого не знаете и спокойно кладёте их в карман, тем более, что вы думаете, что их заслужили, заработали. Тут же не то: извольте получить оброк с человека, который ест пушной хлеб (то есть хлеб из неотвеянной муки, вместе с мякиной), который кусок чистого ржаного хлеба несёт в гостинец детям… Прибавьте ещё к этому, что вы не можете обольщать себя тем, что заслужили, заработали эти деньги».

А мужики платить оброк не торопятся.

«Конечно, получить оброк можно – стоит только настоятельно требовать; но ведь каждый человек – человек, и, как вы себя ни настраивайте, однако, не выдержите хладнокровно, когда увидите, как рыдает баба, прощаясь с своею коровой, которую ведут на аукцион… Махнёте рукой и скажете: подожду».

Но ведь одному простишь, другому, тогда крестьяне и вообще платить оброк перестанут. А чем тогда помещик, владелец большей части земли, жить будет?