Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

Либеральный взгляд на государство в России ещё не проник даже в мышление узкого круга кадетов (это отметил М. Вебер, изучая материалы революции 1905 г. в России, которые очень помогли ему уточнить понятия главного его труда «Протестантская этика и дух капитализма»). Уж тем более в глазах крестьян власть всегда есть что-то внешнее по отношению к «тёплому обществу», и принявший бремя власти человек неминуемо становится изгоем.Если же он поставит свои человеческие отношения выше государственного долга, он будет плохой, неправедной властью. В таком положении очень трудно пройти по лезвию ножа и не загубить свою душу. Понятно, почему русский человек старается «послать во власть» того, кого не жалко, а лучше позвать чужого, немца. Если же обязывают, демократии ради, создать самоуправление, то уклонение от выполнения властных обязанностей и коррупция почти неизбежны.

На бытовом уровне это выглядит у Пришвина так: «14 июня. Скосили сад – своими руками. Чай пьём в саду, а с другого конца скошенное тащут бабы. Идём пугать баб собакой, а на овсе телята деревенские. Позвать милиционера нельзя – бесполезно, он свой деревенский человек, кум и сват всей деревне и против неё идти ему нельзя. Неудобства самоуправления: урядник – власть отвлеченная, со стороны, а милиционер свой, запутанный в обывательстве человек…

И правда, самоуправляться деревня не может, потому что в деревне все свои, а власть мыслится живущей на стороне. Никто, например, в нашей деревне не может завести капусты и огурцов, потому что ребятишки и телята соседей все потравят. Предлагал я ввести штраф за потравы, не прошло.

– Тогда, – говорят, – дело дойдет до ножей.

Тесно в деревне, все свои, власть же родню не любит, у власти нет родственников.

Так выбран Мешков – уголовный, скудный разумом, у которого нет ни кола, ни двора, за то, что он нелицеприятный и стоит за правду – какую правду? неизвестно; только то, чем он живёт, не от мира сего. Власть не от мира сего».

В сущности, крестьяне России (особенно в шинелях) потому и поддержали большевиков, что в них единственных была искра власти «не от мира сего» – власти без родственников. Власти страшной и реальной.

«Что же такое эти большевики, которых настоящая живая Россия всюду проклинает, и всё-таки по всей России жизнь совершается под их давлением, в чём их сила?.. Несомненно, в них есть какая-то идейная сила. В них есть величайшее напряжение воли, которое позволяет им подниматься высоко, высоко и с презрением смотреть на гибель тысяч своих же родных людей…».

К самому понятию «диктатура пролетариата» крестьяне были уже подготовлены самой их культурой. Она воспринималась как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей – тех, кому не страшно постоять за правду. Столь же далеким от марксизма было представление о буржуазии. Пришвин пишет (14 сентября):

«Без всякого сомнения, это верно, что виновата в разрухе буржуазия, то есть комплекс «эгоистических побуждений», но кого считать за буржуазию?.. Буржуазией называются в деревне неопределенные группы людей, действующие во имя корыстных побуждений».

Раз так, в сознании крестьян буржуазия в принципе не годилась для власти – у неё не было государственного чувства.

А в большевиках этот инстинкт государственности проснулся удивительно быстро, контраст с нынешними демократами просто разительный. Многозначительно явление, о котором официальная советская идеология умалчивала, а зря – «красный бандитизм». В конце Гражданской войны Советская власть вела борьбу, иногда в судебном порядке, а иногда и с использованием вооружённой силы, с красными, которые самочинно затягивали конфликт. В некоторых местностях эта опасность для Советской власти даже считалась главной. Под суд шли, бывало, целые парторганизации – они для власти уже «не были родственниками».

А когда большевики выродились и их власть стала «жить и давать жить другим», из нее и дух вон.

Лозунг «Вся власть Советам! » уместен и удобен на начальном этапе революции, Он пробуждает энергию масс, помогает обрести союзников. Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов воплощают в себе единство всего трудового народа, восстающего против правящих верхов и их политики, ставшей антинародной. Это состояние общества, когда, по словам Есенина,

Однако, как мы видим из записей современника революционных событий февраля 1917 года, в той конкретной ситуации, при том состоянии народных масс, в Советы тогда часто избирались люди никчёмные, не способные к государственной деятельности, к государственному строительству. Возможность отзывать из Совета депутата, чем-то не угодившего своим избирателям, открывало дорогу демагогам, играющим на сиюминутных настроениях масс. При этом как раз принципиальные депутаты, отстаивающие коренные интересы народа, ставились в наиболее уязвимое положение. Местное самоуправление при власти Советов легко могло перейти в местное самоуправство. («С астраханщиной надо кончать», – сказал Сталин по поводу подобной ситуации.) Стройная система Советов снизу доверху только выглядела таковой, у высшего органа этой системы не было никаких средств принуждения, чтобы обеспечить исполнение своих постановлений низшими органами, если те признавали решения Центра ошибочными или их не касающимися, а такие случаи бывали сплошь и рядом. При двоевластии Временного правительства и Петроградского Совета начался распад государства, национальные окраины, включая Украину, заявляли о своей независимости. Власть Советов отвечала, скорее, анархической стороне русской души.