Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Кто же собирался войти в здание вокзала Гаи посреди ночи? Мои темно-бордовые одежды, желтая рубашка и бритая голова определяли меня как тибетского буддийского монаха, ламы по профессии – идеальное прикрытие для сплава любопытства, тревоги и уверенности, сопровождающих каждый удар моего сердца. И этот монах во многом все еще искал ответ на вопрос своего отца: «Мингьюр Ринпоче – кто он?»

Я развивал навыки пребывания в осознавании – за монастырскими стенами, в залах храмов и на коврике для медитации – всегда в зоне комфорта, рядом с учениками и помощниками. И, хотя я медитировал всю жизнь и много лет провел в буддийских монастырях, сейчас я начинал совершенно другой ретрит. Мои титулы и роли будут брошены в погребальный костер. Я собирался сжечь грубые, внешние социальные проекции и стратегии, чтобы обрести свободу – не от жизни, но для жизни, чтобы жить каждый день с заново рожденным интересом ко всему, что возникает. Я не собирался обращаться к хорошо мне знакомым и гарантированно успешным способам. У меня было смутное подозрение, что эти роли так глубоко укоренились во мне, что я не смогу работать с ними, пока не произойдет какой-нибудь разлом, который обнажит и выведет их на поверхность.

Я намеренно отправился в ретрит один, чтобы выполнить миссию по самоубийству эго и тем самым обнаружить этот разлом. Я хотел исследовать самую глубину того, кто я на самом деле в этом мире, хотел испытать свои способности в новых и сложных ситуациях. Если я действительно могу нарушить установившийся порядок, дойти до предела и затем продолжать путь, посмотрим, что случится с моим умением поддерживать осознавание. Посмотрим, что случится с добродетелями терпения и дисциплины, когда никто на меня не смотрит, когда никто даже не знает, кто я, когда, возможно, я сам этого не знаю.

Такси с визгом затормозило. Пришла пора все это выяснить. Я заплатил водителю и вышел из машины. Словно для того чтобы убедиться, что любое мирское прибежище призрачно, как дым, я остановился у здания вокзала, обернулся и посмотрел, как исчезает такси.

Днем и ночью вокзал в Гае кишит путешественниками, попрошайками, паломниками и плачущими детьми. Целые семьи сидят на своих вещах или лежат на платформах в ожидании поезда или просто потому, что им некуда больше идти. Носильщики лавируют с тяжелыми чемоданами на своих покрытых тюрбанами головах. Бродящие без цели коровы, голуби и собаки прокладывают путь через расположившихся на перроне людей, птиц в клетках и привязанных коз. Рупор громко ревет, объявляя номера путей и информацию о расписании. Торговцы, разносящие чай и закуски, кричат и проталкиваются сквозь толпу. Мужчины и женщины жуют бетель и сплевывают на землю красный сок, словно сгустки крови. Шумно, тесно и грязно – раньше я лишь понаслышке знал, что это такое. В прошлом я бы оставался в привилегированной зоне отдыха, пока мои помощники-монахи покупали бы билеты и искали носильщика. Теперь я протискивался через толпу, освещенную тусклым светом.

Я никогда никуда не покупал билет сам и не носил в своем рюкзаке ничего тяжелее бутылки воды, темных очков и шапки. Сейчас там также лежали два буддийских текста, которые я выбрал для этого путешествия. Десять тысяч рупий, которые я взял с собой (примерно сто пятьдесят долларов), я набрал из маленьких конвертов. Их в качестве подношения клали на стол в моей комнате посетители. Каждый вечер лама Сото перед тем, как уйти спать, собирал их, но в течение нескольких недель я ежедневно прятал немного денег. Я изучил расписание на доске, чтобы вычислить правильную очередь и купить билет на поезд в Варанаси. Это была моя первая поездка в общем классе. Мне дали билет без указания места. Получив его, я встал у стены на заполненной людьми платформе, надеясь на то, что поезд прибудет по расписанию. Тонкие струи дыма от маленьких жаровен клубились в воздухе и усиливали кинематографичность происходящего. Когда атмосфера стала вызывать клаустрофобию и буквально физически давить на меня, план все время подбрасывать дров в огонь стал реальностью – и это было только начало. Исследование своей истинной природы заставило языки пламени разгореться несколько быстрее, чем я ожидал.

По привычке мы воспринимаем себя и мир вокруг как нечто основательное, реальное и неизменное. Но без особых усилий можно увидеть: все грани мира подвержены изменениям. Я только что был в одном месте, а сейчас оказался в другом. Я переживал разные состояния ума. Мы все выросли из младенцев во взрослых, теряли любимых, наблюдали за тем, как растут дети, за переменами в погоде, сменой политических режимов, стилей музыки и моды. Вопреки видимости, ни одна из сторон жизни не остается такой же, как была. Разрушение любого объекта – неважно, насколько прочным он может казаться, будь то океанский лайнер, человеческое тело, небоскреб или дуб – показывает: прочность так же иллюзорна, как и постоянство. Все, что кажется основательным, распадется на молекулы и на атомы, электроны, протоны и нейтроны. Каждое явление существует в зависимости от миллиарда других. Любое определение любой формы имеет смысл только по отношению к другим формам. Большой существует только в сравнении с маленьким . Принимать наше привычное ошибочное восприятие за всю реальность – и есть неведение , и эти иллюзии отличают мир заблуждения, или сансару.