Андрей Старостин - Большой футбол

По тротуарам и заснеженным местам я носился на своих «снегурках», воображая себя то Ипполитовым, то Мельниковым.

— Все ли готовы? — подавал я сам себе стартовую команду. — Внимание! Марш!

В дальнейшем мы с Платоном Афанасьевичем Ипполитовым стали хорошими друзьями. Когда я ему рассказывал о моей детской влюбленности в него, Платон Афанасьевич очень искренне говорил, что нет ничего приятнее для спортсмена, чем знать, что он является примером для детей.

Конькобежца из меня не получилось. Ни одного рекорда я не установил. Но думаю, что эти «бега» во многом способствовали моему общему физическому развитию и довольно быстрому прогрессу в хоккее. Впервые взяв клюшку в руки в 1924 году, я в 1926 году уже был включен в состав сборной команды Москвы.

Любовь к конькобежным соревнованиям как к великолепному спортивному зрелищу не пропала и по сие время. Но уже тогда, в самый горячий период увлечения коньками, магическое слово «футболист» заполняло мои помыслы. И не только мои: мы, все четверо братьев, увлекались все больше этим спортом.

Футбол обладает необыкновенным свойством. Ни возрастные, ни сословные различия для него не существуют. Он проникает быстро и всюду. Проник, конечно, он и в Грузины, на Пресненский вал. Проник и втянул в себя все молодое поколение, школьное и внешкольное. То была пора несметного количества «диких» команд. И Рогожско-Симоновская застава, и Благуша, и Замоскворечье имели свои пустыри-полянки, на которых базировались так называемые «дикие», то есть не входящие в официальные организации, команды.

Пресня тяготела к Ходынке. К той самой Ходынке, где во время коронации Николая II произошла известная в истории трагедия.

Там, на Ходынке, с утра до вечера в поисках партнеров ходили «дикие».

Разговор капитанов был лаконичным и выразительным.

— Состязнемся?

— Состязнемся!

— Сколько на сколько?

— Сколько наберется.

— Мяч есть?

— Есть.

— Судья наш?

— По жребию.

— Согласны.

Соревнования возникали мгновенно, неожиданно. Дело зависело от наличия мяча. Играли в сапогах, в ботинках, босиком, кто во что горазд. Нередко матчи кончались потасовкой. Дисквалификации не боялись.

Николай и Александр старше меня. Николай на четыре года, Александр — на три. Они постоянные участники ходынских сражений: играют хоть и в заплатанный сто раз, но все же в настоящий футбольный мяч, с камерой и покрышкой.

Я пока игрок «заворотный». Что мимо ворот, то мое. Впрочем, заворотных, таких огольцов, как я, на поле много. Каждый наш мяч надо добывать с бою. Зато какая радость, когда мяч в твоих руках! Но таких моментов, увы, так мало. А энергии много! И вот заворотные огольцы достают тряпичный или литой резиновый мяч и начинают свое состязание. Этот резиновый мяч был ужасен. Мы играли на немощеной части Пресненского вала, прямо возле домов.

Черный, тяжелый, диаметром сантиметров пятнадцать, на вид, ну, прямо чугунное ядро, мяч, как огнем, обжигал босую ногу во время удара.

— Пойди, мерзавец, вымой ноги, — сказал мне отец, когда я после первого знакомства с этим мячом явился домой.

Пошел на кухню мыться. Да не тут-то было: ноги не отмывались. Наконец из-под смытой пыли обнаружились багровые с синевой подтеки.

— Если хочешь быть красивым — поступай в гусары. А искусство требует жертв, — сказал мне, смеясь, старший брат. — Надо терпеть.

Я терпел!

Фан Захарыч. — Футбол теснит «стенку». — Горючка и Шпроковка. — «Играю на пиджак». — Первый матч и дохлый конь. — Михеев. — Опасные болельщики. — Монтекки и Сахаровы. — Рывок — ключ к скорости. — Пять рублей семьдесят копеек. — Покровитель спорта Битков. — Приключения детективов.

Отец большую часть времени в отъезде. Ученье нам всем шестерым давалось легко. Все были в числе первых учеников в своих классах. Уроки готовили быстро. Поэтому времени свободного оставалось много, и проводили мы его главным образом на улице. А какие развлечения в старое время были на улице — известно. Кулачные бои, или «стенка», как называлась у нас драка улицы на улицу.

В Грузинах первым бойцом был Фан Захарыч. Рыжий биндюжник, краснощекий, лупоглазый, с оловянными глазами, с распахнутой грудью, покрытой огненными волосами, он был заправский стеночник. Собственно говоря, он был Иван Захарыч. Но из-за отсутствия передних зубов у него, когда он представлялся, выходило вместо Иван — Фан. Так его и звала вся Пресня — Фан Захарыч. Кулачищи у него как двухпудовые гири. Всегда полупьяный, он появлялся на «стенке» в критический для его партии момент и зычно возвещал, расправляя широкие плечи: