Муслим Магомаев - Добрым быть трудно [интервью]

Когда в 2007 году Муслим Магометович отмечал свой юбилей, то многие удивлялись: неужели ему только 65?! Казалось, певцу должно быть намного больше! По-первых, он давно уже стал легендой, во-вторых, в последние годы артист ушел в тень, почти не выступает на сцене, и его имя стали забывать. Но мудрый Муслим отошел от активной гастрольно-концертной жизни сознательно, не цепляясь за место под солнцем, найдя в жизни другие радости…

— Муслим Магометович, вспомните, пожалуйста, десять величайших событий вашей богатой жизни!

— Трудно сказать. Величайших? Лучше сказать: самых значительных! Из таких могу вспомнить свой первый сольный концерт, первое выступление в опере, учебу в Италии… Но не назову «величайшими событиями» вручение орденов, которые я потом никогда в жизни не надевал. Люди вкалывали по пятьдесят лет, чтобы какой-то орден заработать, а Магомаеву в какой-то праздник или юбилей: раз — и вручили! Я не считаю это только своей заслугой. Есть у меня орден Трудового Красного Знамени, орден Дружбы народов, есть даже шахтерский орден Трудовой Славы III степени.

— Хорошо, тогда назовите десять своих величайших хитов!

— Десять? Сложно. У меня почти все песни были хитами. Но собирая материал для своей лазерной аудиоантологии, я выбирал песни не по хитам, а по творческим моментам. Вот, например, «Королеву красоты» я включил не потому, что там надо было как-то особенно петь (нечего там петь!), а просто потому, что публика не поняла бы меня, если бы я прошел мимо этой песни, или той же «Свадьбы».

— Почему в конце шестидесятых давали по три сольных концерта в день в забитых под завязку дворцах спорта, а в последние годы былой творческой активности у Магомаева не наблюдается?

— Я никогда не любил много петь. Безумного количества выступлений у меня никогда не было. По три концерта в день не работал. По два — было. Не люблю я этого конвейера. Когда ты даешь один концерт и знаешь, что тебя ждет второй, невольно начинаешь экономить энергию. А «сэкономить» — значит обмануть публику, да и себя самого. Как бы то ни было, надо помнить слова знаменитой певицы Марии Каллас: «Жалко, что в то время, когда певец знает, как надо петь и может вложить больше сердца, души, он уже не в состоянии вернуть молодой голос». Слушаю свои старые записи и понимаю, что, конечно, спел бы сейчас все по-другому, но не обязательно получится лучше.

Я помню, как Сергей Яковлевич Лемешев в свое время рассуждал: «Мне часто пишут на радио: почему я все время даю свои старые записи? Действительно, у меня же есть и новые! Но я вам честно скажу, дорогие товарищи, мне больше нравится, как я пел раньше… Поэтому, уж извините, буду продолжать давать свои старые записи».

Так же и я! Пусть уж лучше меня запомнят по записям, пластинкам тех лет. Да, сейчас я пою, несомненно, более глубоко. Но голоса такого, как в двадцать пять, у меня уже, конечно, не будет.

Славы, любви, уважения, всего хорошего я получил сполна и благодарю за это Бога. После пятидесяти лет каждый день пения для вокалиста — уже подарок.

— Приходилось слышать такое мнение, что Магомаев — типичный представитель восточных мужчин. А на них возраст действует не так, как на мужчин западных, — они раньше мудреют, переходят от активных действий к созерцательности…

— Честно говоря, во мне мало от восточного человека. Что касается мудрости, то, наверное, я, как и все, с годами мудрею, но без ложной скромности скажу, что глупым редко когда был. Разве что можно назвать глупостью мой взрывной характер, когда я мог перед носом замминистра культуры захлопнуть дверь или послать кого-то крепкими словечками. Но я могу это и сейчас сделать — например, милиционера послать, если он этого заслуживает.

— Сейчас многие звезды пишут мемуары, причем скандального характера… На этом фоне книжка ваших воспоминаний оказалась на удивление доброжелательной… Неужели в вашей жизни все было так гладко?

— Прочитав книгу Майи Плисецкой, я решил, что вообще не буду упоминать тех, кто мне в какой-то степени несимпатичен. Чтобы не переходить на личности, не сводить счеты… К тому же всю жизнь в одну книжку не втиснуть. Когда книга была практически закончена, вдруг пришло в голову, что забыл кого-то, запамятовал то одну, то другую историю. Всего в памяти не удержишь, а дневника я никогда не вел.