Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Сама по себе мысль, что мое мнение и мнения таких закаленных, опытных и всеми уважаемых лидеров не сходятся, была для меня невыносимой. Но моя совесть слишком громко говорила со мной. Я попытался сбежать с Конгресса, заявив пандиту Малавияджи и Мотилалджи, что будет лучше, если я не стану участвовать в дальнейших заседаниях. Это убережет меня от споров со столь влиятельными лидерами.

Однако мое предложение не встретило одобрения. О моем намерении каким-то образом стало известно Лале Харкишанлалу.

— Так дело не пойдет. Это заденет чувства жителей Пенджаба, — сказал он.

Я обсудил сложившуюся ситуацию с Локаманьей, Дешбандху и мистером Джинна, но выхода из затруднительного положения не нашлось. Наконец мне пришлось откровенно рассказать о своей проблеме Малавияджи.

— Не представляю, как мы достигнем компромисса, — сказал я ему. — Если я выдвину свою резолюцию, придется провести голосование. Но я не знаю, как организовать подобную процедуру. На открытых заседаниях голосование проводилось простым поднятием рук, и не было никакого различия между голосами официальных делегатов и голосами гостей. Здесь столько людей, что мы не сможем точно подсчитать голоса. А это значит, что, если даже такое голосование и состоится, оно не будет иметь смысла.

На помощь мне пришел Лала Харкишанлал и предложил взять на себя все организационные вопросы.

— В день голосования, — сказал он, — мы не пустим гостей в пандал [132] Пандал — шатер. , где заседает Конгресс. А что до подсчета голосов… Что ж, с этим я разберусь лично. Но вы ни в коем случае не должны отсутствовать на последующих заседаниях.

Я сдался. Внутренне дрожа, я выдвинул свою резолюцию на рассмотрение. Пандит Малавияджи и мистер Джинна поддерживали ее. Я заметил, что, хотя расхождения во взглядах не обострили наших взаимоотношений и наши речи были спокойными, делегатам не понравился сам по себе факт разногласий. Он огорчил их. Им хотелось единодушия.

И даже пока все еще произносились речи, лидеры открыто обменивались записками, пытаясь устранить разногласия. Малавияджи делал все возможное, чтобы сблизить стороны. И тогда Джерамдас передал мне листок с предлагаемой им поправкой и попросил в своей обычной учтивой манере уберечь делегатов от дилеммы. Его поправка пришлась мне по нраву. Малавияджи изо всех сил пытался найти компромисс, и я сообщил ему, что поправка Джерамдаса кажется мне подходящей для обеих сторон. Локаманья, которому вслед за мной передали записку Джерамдаса, сказал:

— Если Читтаранджан Дас одобрит поправку, у меня не будет никаких возражений.

Дешбандху наконец оттаял и бросил взгляд на Бепина Чандру Пала в поисках поддержки. Малавияджи сразу обрел желаемую надежду. Он выхватил листок, на котором была написана поправка, и еще до того, как Дешбандху успел произнести решительное «да», воскликнул:

— Братья делегаты! Вам будет отрадно узнать, что компромисс был достигнут!

Последовавшая за этим сцена заслуживает описания. В пандале раздались рукоплескания, а угрюмые еще минуту назад лица засияли улыбками.

Едва ли есть необходимость приводить здесь текст поправки. Моя цель состоит главным образом в том, чтобы рассказать, как я выдвинул свою резолюцию, потому что это имело прямое отношение к другим экспериментам с истиной, о которых я рассказываю в этих главах.

Этот компромисс наложил на меня еще бо́льшие обязательства.

Я считаю свое участие в работе Конгресса в Амритсаре подлинным началом своей деятельности в Конгрессе. Прежнее мое участие служило, вероятно, не более чем ежегодным напоминанием о том, как я предан этой организации. Я никогда не думал, что для меня найдется какая-то особая работа, не связанная с предоставлением частных услуг. Да я и не надеялся на большее.

Опыт, полученный в Амритсаре, показал, что существовали, не исключено, одна или две сферы, в которых я мог бы быть полезным Конгрессу. Я уже понял тогда, что Локаманья, Дешбандху, пандит Мотиладжи и другие лидеры остались довольны проделанной мной работой в Пенджабе. Они начали приглашать меня на свои неофициальные встречи, на которых, как я обнаружил, разрабатывались проекты резолюций. На эти встречи приглашались только те, кто пользовался особым доверием лидеров и в чьей помощи они нуждались. Впрочем, порой туда ухитрялись проникать и чужаки.

Я решил, что в наступающем году мне будет по силам справиться с двумя задачами. Во-первых, нужно было воздвигнуть мемориал жертвам бойни в Джаллианвала-багх. Принятие Конгрессом соответствующей резолюции вызвало прилив всеобщего энтузиазма. Для этой цели необходимо было собрать примерно полмиллиона рупий. Я был назначен одним из доверенных лиц. Пандита Малавияджи называли королем сбора средств, но я знал, что в этом отношении не отстаю от него. Еще в Южной Африке я понял, что у меня есть этот талант. Конечно, я не обладал несравненным обаянием Малавияджи, благодаря которому тот выбивал огромные суммы из богатейших людей Индии. Впрочем, сейчас было бесполезно просить финансовой помощи на мемориал Джаллианвала-багх у раджей и магараджей. А посему основной груз ответственности за сбор средств, как я и предполагал, лег на мои плечи. Щедрые граждане Бомбея охотно жертвовали деньги, поэтому в банке сейчас лежит весьма солидная сумма. Однако теперь страна столкнулась с новой проблемой: какой именно мемориал нужно воздвигнуть там, где пролили свою кровь индусы, мусульмане и сикхи? Эти три общины, вместо того, чтобы объединиться, чуть ли не воюют друг с другом, а потому народ пока не знает, как распорядиться средствами, собранными на мемориал.