Елена Скульская - Компромисс между жизнью и смертью. Сергей Довлатов в Таллине и другие встречи

Я переводил Силована Нариманидзе, и он, по всем законам гостеприимства, должен был меня угостить. Силован сказал, что в Тбилиси, в ресторане, нас не сумеют вкусно накормить, а нужно нам поехать на его родину – в кахетинское село, где будет устроено настоящее застолье. Я, разумеется, соглашаюсь. По дороге Силован рассказывает, что его односельчане чрезвычайно высоко ценят мой талант. Я удивляюсь, ибо книги я еще не издал, и как-то затруднительно было бы крестьянам в Кахетии меня полюбить. Но Силован меня успокаивает; он объясняет, что односельчане любят меня с его слов, ибо он, Силован, постоянно им рассказывает о моих выдающихся стихотворениях и читает им наизусть исключительно меня и Тютчева. Ну, ты знаешь, поэт – дурак, я начинаю верить; черт его знает, может, и правда… Приезжаем. Стоит огромный стол, вокруг сидят все крестьяне деревни. Все в черном. Я начинаю тревожиться. Силован объясняет, что все они пришли меня приветствовать. Он произносит первый тост, сообщает, какой я замечательный поэт, и предоставляет слово следующему. Тот уже говорит по-грузински и при этом страшно кричит и плачет. Я в ужасе, а Силован успокаивает меня: «Это он убивается, что тебя не печатают!» Ну, разумеется, оказалось, что мы прибыли на поминки, и Силован решил меня к ним присоединить, чтобы сэкономить…

Знаешь, Лиля, жизнь была чрезвычайно щедра на сюжеты. Видно, она любит таких олухов, как я… Недавно я попал в больницу, и у моего соседа по палате прочел на груди татуировку: «Жить хочу, но не умею». Это про меня…

Евгений Рейн написал предисловие к одному моему поэтическому сборнику в 1996 году. Оно начиналось так: «Я мало в чем разбираюсь: только в стихах и в людях. Только в ритмах и строчках». Это абсолютная правда. И не только разбирается, у меня недавно был случай убедиться, что стихи для него – святыня, за которую он умеет постоять. Он приехал в Таллин на Довлатовский фестиваль. В числе многочисленных мероприятий было и такое: девятнадцать русских актрис читали по одному стихотворению Анны Ахматовой, а замечательная эстонская поэтесса Дорис Карева читала свои переводы этих стихов на эстонский. Очаровательные женщины окружали Женю, сидевшего возле самой сцены, прочитав, они садились у его ног, настроение было совершенно идиллическое. И тут настал черед стихотворения.

И так далее.

Так вот, когда Дорис Карева переводила это стихотворение, то первые две строфы еще не публиковались, а стихотворение начиналось со строки «Мне голос был. Он звал утешно…». Во время подготовки к концерту я решила, что актриса не будет читать восстановленные две строфы, поскольку Дорис не бралась их срочно перевести к выступлению; пусть лучше эстонский и русский варианты совпадают – так мне представилось уместным для сцены. Актриса принялась читать, но тут, казалось бы мирно дремавший, Рейн вскочил и, перебив ее, громокипящим голосом прокричал две первые строфы и потребовал: «Скульскую сюда!» – и отчитал меня при всем огромном зале. Был он в этот момент прекрасен!

И тогда же: я вела его творческий вечер. И мне так хотелось рассказать о Евгении Рейне публике, я ведь знала о нем столько замечательных историй, и зал был так внимателен…

– Какой замечательный у тебя получился вечер, – сказала я Жене.

– Мне показалось, что это был скорее твой вечер, – ответил Рейн.

Что делать, у него воруют не только сюжеты и строчки…

Я сказала, что хочу посвятить ему, если он не против, какое-то стихотворение из сборника, к которому он писал предисловие. Он закивал:

– Выбери что-нибудь симпатичное.