Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

Утром старший прапорщик дал слово, что снабдит всех мисками. Мисок, естественно, не дали. Слово офицера. Чего ждать от брянского пожилого явно пьющего прапорщика? Он же забрал последнюю хозяйскую миску. Кончается решительно все. Сигарет осталось пара пачек, чая чуть-чуть, продуктов нет давно. Кормят… Молдаванин заявил, что своих свиней он кормит лучше. Можно было бы не есть совсем, но болит левый бок, по-видимому, это желудок. Боли ощутимые. Вроде бы помогает аллохол.

Прочитал Ефремова, «Таис Афинскую». Раньше как-то руки не доходили до нее. Забавно, очень много подробностей быта и религиозных учений. Мало сюжета. Перегрузил брат Иван свой роман научными подробностями. Все время хотелось сказать автору: вижу-вижу, знаешь тему.

Вспоминаю первого своего сокамерника Макса. Где ты? Что с тобой сталось? Живешь еще или сгинул в серой бесконечной лавине таких же обреченных бедолаг, как ты? Сожрала ли тебя пенитенциарная система или, прожевав, выплюнула на волю, где рано или поздно доконает «лекарство» или друзья по «лекарству», или убьют обстоятельства добычи этого самого «лекарства», или поймаешь передоз и не успеют тебя откачать находящиеся рядом? История жизни Макса похожа на все подобные истории, отличается только подробностями и бесконечно печальным по сути, но предсказуемым результатом.

В системе каждая вещь, помещение, явление, действие или даже состояние имеет свое название, правильное или нет — неважно. Как неважно это с точки зрения грамотности и стилистики. Это так. Свой мир — свой язык.

Слепая душа.

Парацельс сказал: несовершенное не через какое искусство совершенного не приемлет.

13 февраля. Русская народная игра: кто первый успел написать заявление, тот и терпила.

Этапом дошел до зоны города Клинцы. В автозаке одного «пряника» прихватила эпилепсия. Я сидел с закрытыми глазами и открыл их, лишь когда раздался непонятный, неприятный звериный крик. Стебануло. Затрясло. Мужественные зеки мгновенно смялись, инстинктивно отодвигаясь от бедолаги. На лицах обозначился испуг. Конвой тоже испугался. Автозак остановили. Полуиспуганные любопытные взгляды из-за решетки.

Братан начал приходить в себя.

— Ложку, ложку! — закричал кто-то.

Какая ложка? Откуда она в автозаке?

— Старшой, дай ложку.

— Так у вас же ложки в сумках.

— До сумок не добраться.

И действительно, где там искать? В темноте, в тесноте, а этого бедолагу продолжает колотить. Наконец замер. Заснул, что ли, или отключился? Успокоился. И тут у больного начался кашель. На нас обрушился фонтан эпилептической слизи.

Сначала вежливо:

— Братан, прикройся.

Затем все грубее и агрессивнее:

— Да ты че, прикалываешься? Зевало шапкой прикрой.

А он то ли не слышал, то ли не понимал. Блуждающий дикий взгляд и опять надрывный кашель. Я накрылся капюшоном и прикрыл лицо рукавом.

Старшой напуган не меньше нашего.

— Парни, потерпите. Сейчас уже подъедем. Потерпите, пожалуйста. Ну ничего сделать не могу!

И это правда. Он абсолютно бессилен. Даже если начнется пожар, открыть автозак он не имеет права. Отпустит зеков — посадят его.

Наконец и это закончилось. Началась выгрузка.

— Вторая осмотрена. Без замечаний, — донесся голос кого-то из конвоя.

Что осмотрено? Где? Зачем?

Пришла и наша очередь: я с тремя сумками — мучительно, неловко, неудобно. Мне помогают свои же зеки. Хотя хочу сказать, и местный конвой тоже подсоблял, не в пример московскому. Те, гады, даже пальцем не пошевелят.

Столыпин в три яруса. Ажурная решетка. Пепельница со стороны прохода (неслыханная роскошь для тюрьмы). Карман на прозрачных «тормозах». Из Брянска отправили ночью. Очевидно, специально, чтобы не кормить. В дороге положен паек, вот чтобы его не давать, ночью и отправили. Утро. Темно. Клинцы. Зона. Надрывно лают собаки. Большое бездонное небо. Звезды. Вокруг — масса каких-то темных заборов. Угадываются металлические ограждения, поверх которых сетка. Натуральный лабиринт из заборов. Морозный воздух, изо рта идет пар.

Карантин. Прежде чем пустить зека в зону, его несколько дней выдерживают в специальном отстойнике с медицинским названием «карантин». Никогда не думал, что буду спать на книжной полке. Довелось. Карантин — это бывший БУР (барак усиленного режима). Как это выглядит: зашли в мрачное, древнее, раздолбанное помещение. Коридор с комнатами по обе стороны. В конце коридора — вечно закрытая дверь неизвестного назначения. Перед ней — некое подобие тамбура, холл слева и чудовищного вида туалет с дикими самотечными писсуарами. Перед писсуарами — место, где раньше предполагались краны для умывания. Предполагались — потому что краны не работали. Далее — место для отправления большой нужды. Все загажено до предела, старое и ветхое. Только из одного крана вытекает тонкая струйка воды толщиной со спичку. Вода течет день и ночь, закрыть кран невозможно. Чтобы набрать литр жидкости, нужно ждать не менее десяти минут. Вокруг черные, закопченные временем стены. Тускло светят две лампочки, накрытые металлическими сетчатыми пирамидообразными каркасами. Почему плафоны такой формы, понять невозможно. И тут же — вторая дверь для выхода в прогулочный дворик. Собственно, в этот дворик выходят три двери с жутко старыми и разбитыми решетками, на них же присутствуют остатки древних замков. В этом дворике когда-то прогуливались содержащиеся в БУРе. Пространства, ведущие к дворикам — без крыши, но с металлической сеткой и решеткой, а сами дворики — с глухой крышей. Связь с открытым воздухом — только через решетчатую дверь. В другом конце коридора — двери, ведущие в каптерку, душ и другие технические помещения непонятного назначения.