Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

Не следует забывать, что сам Иисус всегда называл себя иудеем, следующим Моисееву закону, а значит, не мог быть сыном Божьим, тем более — Богом, на время сошедшим к людям. В Священном Писании иудеев нет и намека на родственные связи Яхве и Мессии. Только благодаря бесконечным вольным толкованиям и очень вовремя появившимся «откровениям» удалось превратить историю о проповеднике-реформаторе в нечто подобное мифам о эллинских богах — легенду о его смерти и воскресении, совершенно невозможном для того, кто следует законам Моисея. А потому легенда эта выглядит как натуральная пародия. Тем более отвратительна она была грекам, поклонявшимся не казненным когда-то бунтовщикам, а мифологическим персонажам вроде Митры, Осириса и Адониса. И неважно, существовали ли они на самом деле, главное — мифы и заключенные в них тайные откровения.

Несмотря на то что нравственные проповеди раввина-реформатора зачастую воспроизведены весьма сбивчиво, они выше всякой критики. Он проповедует честность, трезвость, доброту, нечто вроде аскетизма — словом, самый обычный иудейский раввин, склоняющийся к фарисейству. В первом приближении он напоминает Марка Аврелия, но по сравнению с Платоном и Аристотелем — сущее дитя.

На земле итак слишком много людей, и не стоит гнаться за количеством за счет качества.

Неужели можно поверить, будто тысячи и тысячи поколений людей, в том числе такие гении, как Гомер и Платон, прожили жизнь впустую, так как не поклонялись иудею, который, как полагают верующие христиане, был богом, хотя при сотворении мира о нем и слуху не было.

Прошлое не перестает существовать только потому, что мы делаем вид, будто его не было.

У персидских царей был обычай снимать с пленных правителей кожу и делать из нее подушки.

Одна из любопытных черт человеческого общества состоит в том, что, когда ясно, что надвигается беда, и понятно, какая именно, очень редко принимаются меры для ее предотвращения.

Христиане предлагают один из путей познания бога, вопреки их убеждениям, далеко не единственный. Вдумаемся: отказ от земной жизни ради загробной, существование которой, мягко говоря, вызывает большие сомнения, и уж точно не доказано никем.

Софокл сказал: «С тех пор, как создан мир, ничто в него не входит без проклятий».

— Мне трудно принять подарок, я бы не прочь был украсть, только боюсь, что поймают.

Соберитесь же с духом. Страдания, достигнув высшей точки, не могут длиться долго.

21 октября. Должно состояться заседание Верховного суда.

Мучился он исключительно фигурально.

Играл на клавесине мензурку.

5 ноября. Бывшее ЛТП, ныне централ. Я в осужденке. Ночью страшно воют собаки, а из окна виден кирпичный завод.

— Сколько был на свободе?

— Один час сорок минут.

— Это как?

— Доехал до вокзала, а там иностранцы. Короче, взяли за борсетку.

«Граф» с лицом Франкенштейна, весь синий от наколок и с душой зайца. Постоянно рассказывает, что из графов.

Два мусульманина молятся по пять раз каждый день. Жопы поплавком. Молятся исключительно на север.

Явное пищевое отравление: пластом провалялся восемь дней.

Есть супермен, а есть гиперармян, он же гипермян.

16 ноября. Раньше была острая надежда, затем она превратилась в просто надежду. Затем от нее остались искорки надежды. Сейчас это безразличие. Сижу в «палате» № 313, наблюдаю танец армяна-гипермяна. Без музыки он пританцовывает под аккомпанемент внутреннего ритма.

Не надо останавливать то, к чему стремится внутренняя сущность человека. В мире должны соблюдаться законы «соответствия и равновесия». Природа все время к этому стремится.

За сто долларов договорились с «ногами» о заносе большой сумки с продуктами. Неделю готовились, два дня по телефону уточняли, что покупать и как делать. Наконец все принесли, а «ноги» отказались. Женщина, прождав шесть часов, в сердцах бросила все продукты прямо на улице и, расстроившись, уехала. Целая сумка первосортных готовых, горячих продуктов лежала посреди улицы перед централом.

— За что сел? Да за свои сто рублей. Дело было так: еду я в автобусе и прикопался контролер: плати и плати. А охоты платить у меня не было. Наконец, я не выдержал и дал ему сто рублей. На, говорю, только отстань. Он взял, а сдачу, шельмец, не вернул. Сдача, говорит, пойдет как штраф за то, что не хотел платить. Я огорчился, вырвал у него свои деньги, а повернули так, что я его ограбил.

Жили мы бедно, потом нас обокрали.