Софья Бенуа - Иосиф Кобзон. Я люблю тебя, жизнь…

Что толкало названных “звезд” на такие нарушения? Да, прежде всего то, что их заработки ни в какое сравнение не шли с доходами государства от их концертов. Скажем, Алла Пугачева собирала по рублю за место целые стадионы, а получала за концерт всего 62 рубля 50 копеек. Ну как тут не задумаешься о дополнительных доходах?

У меня необходимости в “левых концертах” не было, так как я, во-первых, получал за концерт 202 рубля 50 копеек (у меня была самая большая ставка в СССР), а во-вторых, как я уже говорил, я очень много работал, редко ограничиваясь одним концертом в день. Поэтому я и был одним из самых богатых людей в стране. Кроме меня еще несколько десятков артистов, в том числе и человек, пять из Большого театра, имели такие большие гонорары».

Уже в 1970-е годы он, в отличие от подавляющего большинства своих сограждан и коллег по эстрадному цеху, не испытывал недостатка в финансах и мог себе позволить купить квартиру, машину или дачу. Конечно, его солидные заработки вызывали у многих зависть, но в артистической среде без зависти к самым успешным не бывает…

– Как бы там ни было, но я нашел свое «я». И стал по-настоящему своим среди по-настоящему профессиональных артистов. Мне везло на запоминающиеся гастроли с большими мастерами.

Маэстро признает, что, став своим среди эстрадных небожителей (и даже, чего греха таить: уже возглавив всех этих небожителей), он, как и прежде, продолжает очень много работать.

– Я же – как бессменный часовой на своем посту: репетиции, концерты, деловые поездки, депутатские вопросы, общественная работа, семейные заботы, проблемы друзей… Такая вот у меня жизнь. Но другой я ее просто не представляю. Усталость чувствую, только когда прихожу домой. Спать ложусь чаще всего за полночь. Однако в восемь обычно уже на ногах.

А ведь до какого-то момента многие поклонники Иосифа Давыдовича считали, что он – просто самородок, не имевший музыкального образования и практически случайно попавший на сцену. На самом деле все обстоит не совсем так.

– У меня никогда не было ощущения, что я буду известным человеком, – признавался мэтр советской эстрады. – И слава Богу. Это только мешало бы моему развитию. Вместе с тем я всегда хотел быть первым, понимая, что единственный для меня путь к лидерству – это научиться делать то или иное дело заметно лучше других. И поэтому можно представить, как мне безумно понравилось, когда я вдруг услышал по радио свою фамилию. Я был буквально потрясен этим. Но еще больше меня потрясло, когда я прочитал свое имя на афише. Мне было 23 года.

Вплоть до юношеских лет родные Кобзона действительно не предпринимали осмысленных шагов по наставлению его на путь, где музыкальная карьера имела бы какой-то определенный вес. Да и сам юный Иосиф ни о какой музыке в его будущей взрослой жизни не думал.

Тем не менее, как вспоминал Иосиф Давыдович, талант к пению у него обнаружился в раннем детстве. Когда ему было девять лет, мальчик победил в областном смотре в Донецке, затем выиграл аналогичное республиканское состязание, и в конце 1940-х уже выступал на сцене концертного зала в Кремле с песней Матвея Блантера «Летят перелетные птицы» перед самими Иосифом Сталиным! Более того – два года спустя Кобзон, причем снова с песней Блантера «Пшеница золотая», выступает перед «вождем всех времен и народов».

«…Когда мне еще не было 11 лет, в 48-м году я выступал в концерте перед Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Я как победитель Всеукраинской олимпиады художественной самодеятельности школьников был награжден недельной путевкой в Москву и участием в концерте Всесоюзной олимпиады школьников.

Перед выступлением нам сказали, что на нашем концерте будет Сталин. Это было в Кремлевском театре. Тогда в Кремле еще был театр. Сталин сидел в ложе среди членов правительства. Рядом с ним сидели Молотов, Ворошилов, Булганин. Берии и Маленкова не было. Я видел Сталина только со сцены, когда пел. Ложа находилась метрах в десяти от меня. С правой стороны от сцены. Когда нам сказали, что будет Сталин, мы боялись выступать. Не потому, что боялись Сталина, а боялись, что, как увидим его, так язык, ноги и руки перестанут слушаться, и мы выступать не сможем. Тогда не было принято записывать фонограммы, как это делается сейчас по принципу, как бы чего не вышло, чтобы, не дай Бог, что-то непредвиденное не произошло при президенте, на случай, если кто- то слова забудет или, что еще хуже, лишнее скажет… Тогда, слава Богу, было другое время. Все должно было быть настоящим. И поэтому мы, чтобы не ударить лицом в грязь, все тщательным образом репетировали. Прогон концерта шел по нескольку раз, но мы все равно жутко волновались… Я пел песню “Летят перелетные птицы”. Я пел, и Сталин слушал меня. Я не мог долго смотреть на него, хотя очень хотелось. Дело в том, что перед выходом на сцену меня предупредили, чтобы я долго ни на кого не смотрел, чтобы естественно смотрел на все части зала. И хотя очень хотелось рассмотреть Сталина, я сделал, как мне говорили. Очень мало я видел его, но, помню, успел разглядеть, что был он в сером кителе. Я спел и поклонился, как видел, кланяются в кино любимому царю. И поклонился уважаемой публике. Я спел и имел большой успех. Спел и на ватных детских ногах ушел за кулисы. Спел самому Сталину. Так начиналась моя карьера…