Борис Наумов - А почему бы и нет

Она поила меня каким-то раствором, чаем с ягодами, делала растирание груди, клала примочки на лоб.

Все её процедуры, какая-то необычная еда, да ещё женская нежность и приятные воспоминанья сделали чудо. Я ожил, пытался сидеть на шинели.

Галя много рассказывала о своей жизни в Уэлене. Она стала ведущей художницей в своей косторезной мастерской. Её работы часто направлялись на выставки в Магадан и другие города. Она рассказала, что недавно по пути в Москву из Америки заезжал в Уэлен знаменитый американский художник Севера Рокуэлл Кент. Он был поражён красотой картин Гали на моржовых клыках и попросил у неё одну из её работ, чтобы показать Хрущёву в Москве, встреча с которым у него была запланирована.

Галя летела самолётом из Магадана в свой Уэлен, и случилось так, что в Анадыре мы оказались в одно время.

Через два дня мне стало легче, я уже сидел на досках за печкой и благодарил бога за очередное чудо. К вечеру, как по мановению волшебной палочки, открылись все аэропорты, и самолёты начали вылетать по своим маршрутам. Первой улетела Галя, увозя с собой бесконечную мою благодарность и надежду на следующую волшебную встречу. Забегая вперёд, скажу, что через некоторое время она состоялась, правда, только заочно. В одной из телевизионных передач о Севере, посетивший, по приглашению руководства, нашу страну, Рокуэлл Кент — знаменитый американский художник — рассказывал о красотах Севера и о талантливых людях этих мест. Он показал моржовый клык, который вёз в подарок Хрущёву, называя, при этом, автора резьбы Галю Анахак. Не знаю, подарил он клык с рисунком Гали Хрущёву, или нет, но признание её таланта было очевидным.

В самолёте при наборе высоты мне пришлось пережить страшнейшую боль обоих ушей. Словно острыми предметами кто-то с двух сторон одновременно в оба уха пытался сделать сквозную пробоину. Я вставал, ходил, рычал, прикрыв рот шапкой, и мечтал об одном — скорее бы посадка.

После приземления я распрощался с друзьями и пешком со своей сумкой по бездорожью пошёл в свой приёмный центр. Бушевавшая здесь два дня, пурга намела такие сугробы, что иногда мне приходилось на пятой точке спускаться вниз и потом снова преодолевать подъём. Благо, что сейчас здесь, в отличие от Анадыря, погода была весёлая.

Когда я добрался до своей финской избушки, я разделся и сказал сержанту Пеунову:

— Валера, вызывай скорую, мне плохо.

— Какую скорую? Ты что, спятил? Здесь скорых, отродясь не было.

— Какую хочешь, хоть скорую, хоть, не очень, вызывай любую.

Валера потрогал мой лоб и, без слов, попросил наш коммутатор соединить его с госпиталем.

Через два часа к нашему дому подъехала «скорая» в виде трактора и забрала меня с собой. Шум мотора трактора и тряска на каменных перекатах, где ветром весь снег сдуло, доконали меня окончательно.

В госпитали определили у меня двустороннее воспаление лёгких, воспаление среднего уха с обеих сторон, обморожение пальцев ног.

Валера доложил командованию о моём прибытии и о состоянии моего здоровья.

Итак, чуть больше месяца продлился мой активный незабываемый отпуск. Впереди у меня длительное и изнурительное лечение. Закончилось оно благополучно, я полностью вылечился и вышел из госпиталя только в начале марта.

После возвращения здорового, отдохнувшего солдата на свою службу, у меня началась активная подготовка к демобилизации, и основной частью этой подготовки был выбор специальности дальнейшего обучения. Я долго мучился и колебался между геологическим и радиотехническим направлениями. Мой трёхлетний перерыв в моей геологической жизни и настойчивая агитация моего напарника Валеры Пеунова за активно развивающуюся радиотехническую отрасль сделали своё чёрное дело. Мы отослали заявления и документы в Киевский политехнический институт.

Я по ночам мучился, укорял себя за слабость духа и за измену любимой геологии. Но дело сделано, документы в пути! Небольшим и единственным оправданием у меня была глупая ссылка на то, что геология сама меня отвергла, не допустив в Индонезию!

Первая половина июля шестьдесят четвёртого года. На Чукотке лето в разгаре. Как люблю я его! Какая прелесть, настроение на самом высоком уровне! Да и как может быть иначе? Кругом зелень — тундра цветёт, а горы из чёрного сланца кое-где украшены полосками белого снега.

Мы с Валерой чистили, примеряли, выбирали, укладывали всё, что нам надо было взять с собой. Небывалую грусть оставляло на сердце предстоящее прощание с Виктором Цырульниковым, Юрием Веткиным, Игорем Щуровым, с ребятами из взвода связи, с командирами. Да всех и не перечислишь! Три прошедших года жизни запомнятся не только, как бесконечные, суровые зимы и летние временные оазисы, но и как общение с приобретёнными друзьями. Мысли об этом оказались наиболее горестными потому, что, несмотря на бравадный, мужской оптимизм, мозг понимал и подавал сигнал, что расставание происходит навсегда.