Сью Роу - Частная жизнь импрессионистов

Старьевщики интриговали и художника, и поэта. Рисуя их, Мане вдохновлялся Веласкесовыми изображениями «низкой жизни» Испании XVII века. Он обожал испанских художников и охотно использовал в своих работах цветовую гамму Веласкеса: черное, белое и красное. Хотя в Испанию впервые попал только в 1865 году, старых испанских мастеров он видел в Лувре, и его восхищение ими уже снискало ему прозвище «дон Мане и Курбетос и Сурбаран де лас Батиньолас».

В своих лучших работах Мане сияющими яркими мазками изображал ослепительные поверхности и намекал – выражением лица, поворотом головы или положением ноги персонажа – на сложность человеческой психики. Его «Старый музыкант» и «Любитель абсента» – прислонившийся к стене мужчина в засаленном цилиндре, с пустой бутылкой у ног – тоже навеяны Веласкесом. Но публика не спешила оценить по достоинству эти картинки современной жизни.

Бодлер был в гостях у Мане, когда пришла новость о том, что жюри Салона отвергло «Любителя абсента».

– Не обращай внимания на Салон. Главное, оставаться самим собой, – утешил его Бодлер.

– Но я был самим собой в «Любителе абсента», – возразил Мане.

Мане познакомился с Викториной Меран, двадцатилетней натурщицей, с которой потом писал обнаженную фигуру для «Завтрака на траве», в коридорах суда – вероятно, она то ли должна была предстать, то ли уже предстала перед судом. Привлеченный ее дерзким взглядом и вульгарной красотой, он рисовал Викторину много раз. «Гитаристка», где она, зажав под мышкой гитару, ест вишни, доставая их из коричневого бумажного пакета, удостоилась хвалебного упоминания в Салоне.

В 1862 году, когда на парижском ипподроме выступал Национальный балет Испании, Мане нашел другую вдохновляющую модель. Прима-балерина Лола де Валенсе, смуглая, экзотическая, гермафродитная на вид, отбивала ритм ногами, вздымала кверху руки и трещала кастаньетами с нескрываемым эротизмом. Чтобы нарисовать ее портрет, Мане попросил разрешения у своего друга Альфреда Стивенса поработать в его огромной шикарной студии. Портрет Лолы в Салоне сочли приемлемым, поскольку реализм Национального балета Испании был неоспорим, но память о «Любителе абсента» все еще не померкла.

Летом 1862 года, года смерти его отца, как-то воскресным днем Мане прохлаждался на берегу реки с Антоне-ном Прустом, наблюдая за группой купающихся женщин.

– Ну что ж, – промурлыкал он, – они хотят, чтобы я рисовал обнаженную натуру, не так ли? Отлично, я нарисую им обнаженную натуру. – Вспомнив, что в студии Кутюра он делал копию «Сельского концерта» Джорджоне, добавил: – Я переделаю ее. На моей картине будет прозрачная атмосфера, как там, где купаются эти женщины. И тогда, полагаю, они и вовсе порвут меня на куски. Скажут, что теперь я подражаю не испанцам, а итальянцам. Да пусть говорят что хотят.

Результатом этого эпизода и стал «Завтрак на траве», представленный теперь в зале «Салона отверженных» и ставший мишенью для публичных издевательств.

Однажды в 1863 году, в Лувре, Мане познакомился с Эдгаром Дега, двадцативосьмилетним художником, тоже завсегдатаем кафе в квартале Пигаль. Вскоре они уже регулярно встречались в «Баде». К весне 1863 года Дега тоже утратил иллюзии относительно Салона. Он выставлялся там несколько лет, но на сей раз у него приняли только одну работу – маленькую историческую сценку, которую по ошибке назвали пастелью и повесили в темном углу, где ее почти не было видно.

Ко времени знакомства с Мане Дега все еще работал главным образом в классической традиции и писал академическое полотно «Спартанские девушки вызывают на состязание юношей». В 1855 году, в двадцатилетнем возрасте, он поступил в Школу изящных искусств, но, как и Мане, быстро разочаровался в ней и теперь работал самостоятельно. Однако в отличие от Мане он сохранил строгий академический подход к живописи. Долгие часы проводил в зале гравюр и эстампов, копируя старых мастеров.

Но по своей творческой сути Дега был оригинальным художником, прежде всего неповторимым колористом. В записных книжках, которые вел регулярно, он записывал свои идеи, касающиеся живописи, всегда на первый план выдвигая размышления о цвете.

Вот, например, запись о «Дочери Иеффая»: «…бледно-розовые и бледно-голубые одежды на нейтральном сером фоне земли и черных кипарисов… Красное одеяние Иеффая… немного красновато-коричневого, немного чуть розоватого… Переходящие тона синего неба… серо-фиолетовая тень на переднем плане… Поискать бирюзовый оттенок синего…»