Вадим Мальцев - Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945

Майор погиб при загадочных обстоятельствах. Подтверждением этого было то, что флагманский штурман и стрелок-радист не произнесли ни единого слова о гибели командира.

Новым командиром нашей группы стал старший сержант Лёша, командир самолёта с хвостовым номером девять. С этим самолётом и его экипажем меня связывали взаимная фронтовая дружба и общие боевые задачи.

4 октября самолёт моих друзей был подбит и не дотянул до аэродрома Сарабуз трёх километров. Стрелок-радист Вася Фёдоров сбил истребитель «Хейнкель-113», но и сам получил более десяти ран. В санчасть его увезли ещё живого. Лёша и Толик были живы.

На место вынужденной посадки «девятки» поехало пять человек. Из Саки выехали на полуторке, по дороге несколько раз приходилось выскакивать из кузова и прятаться в канавах от обнаглевших немецких самолётов. И каждый раз я стрелял из винтовки по этим наглецам с надеждой на успех.

В Сарабуз (военный городок ВВС Черноморского флота) приехали во время бомбёжки, когда первые самолёты уже отбомбились и уходили на бреющем полёте в степь. Одна из многочисленных бомб попала в котёл со щами, убила повара и лишила нас обеда. В первом же магазинчике купили несколько бутылок шампанского и четыре банки крабов.

Не дожидаясь появления новой волны самолётов, быстро помчались по пыльной дороге на своей автомашине к подбитому самолёту. Мы были уже на полпути к цели, когда на высоте 100–150 метров появился «Юнкере». Его стрелки открыли огонь по нашей полуторке, но пыль нас прикрыла от прицельного огня, а затем мы расползлись по придорожным канавам. Второй заход «Юнкерса» я встретил прицельным огнём из винтовки, заряженной патронами от авиационного пулемёта ШКАС. Второй мой выстрел был удачным – трассирующая пуля пробила фюзеляж немца и, изменив направление полёта, вылетела наружу. Удобно устроившись в канаве, волнуясь от неравной борьбы и её скоротечности, на этот раз в патронник я загнал бронебойный патрон. Третьего захода не было.

Прежде чем ехать дальше, кричали и искали лейтенанта, нового особиста (сотрудника особого отдела НКВД), который перед этим оставил в кузове винтовку и вещи, а сам перебежками удалялся в сторону кукурузного поля. Его нашли убитым разрывной пулей рядом с неубранным полем кукурузы.

Доехали до места, где лежал наш самолёт, без дополнительных приключений. Труп особиста в новом, но испачканном кровью обмундировании, резко отличавшемся от нашего пыльного и грязного, отправили на нашей автомашине в Сарабуз. Мы же, оставшиеся живыми и здоровыми, уселись на земле, открыли бутылки и банки, налили шампанское в алюминиевые кружки и выпили за погибших.

Ещё о чём-то поговорили и расслабились. Командир оставил меня на ночь охранять «девятку». Южная тёплая ночь наступила так неожиданно, что я не успел как следует осмотреться и подготовиться к боевому дежурству в окружении зловещей темноты, подступившей со всех сторон к самолёту.

Ожидание наихудшего и внутреннее беспокойство были вызваны свежими рассказами о просочившихся через ишуньские позиции немцах, о десантах со стороны Азовского моря и диверсантах в форме красноармейцев. Кроме того, сведения погибшего лейтенанта о том, что ближайшие деревни заселены немецкими колонистами, а в их домах уже появились боевые группы, не могли не повлиять на моё настроение. Оно определялось как военной обстановкой, сложившейся на полуострове, так и реалиями этой ночи.

Я сознавал своё сложное положение, одиночество и готовился к появлению врагов. Тишину ночи нарушали приближающиеся с севера далёкие разрывы снарядов и отдельные винтовочные выстрелы, слышимые со всех сторон.

Зарядив винтовку, я обошёл несколько раз вокруг самолёта, лежащего на земле среди сухих стеблей кукурузы, сломал или вырвал с корнем те стебли, которые, на мой взгляд, могли скрывать места появления врага. Перенёс в кабину лётчика пулемёт ШКАС, установленный в шаровом узле блистера стрелка-радиста, и с большим трудом перезарядил пулемёт лётчика. Проверил вращение турели пулемёта штурмана и зарядил пулемёт.

Кроме штатного вооружения самолёта и винтовки, у меня были ракетница и граната. Ни тщательное приготовление к ночной обороне, ни лёгкий хмель от выпитого шампанского не могли притупить моих чувств. Бронированное кресло лётчика, в котором я сидел притаившись, и сознание того, что я обладаю солидным вооружением, начали успокаивать и снимать напряжённость. Освещения кабины я не включал, но от приборов и переключателей, размещённых на панелях, кабина была наполнена мягким светом. Этот свет создавал приятный уют, а также позволял без помех наблюдать за окружающей обстановкой. Подбитый самолёт оставался живым существом. Можно было включать гироскопы и слушать их приятное, мелодичное жужжание, отклонять триммеры, закрылки, включать и управлять различными электромоторами, которых было около трёхсот наименований. Аккумуляторы обеспечивали питанием сложный организм самолёта, и он, повинуясь моим желаниям, отзывался, вздрагивал и даже шевелился. Тиканье часов штурмана и лётчика, а также весёлое перемещение секундных стрелок утверждали, что я не одинок.