Пол Коллинз: Даже не ошибка. Отцовское путешествие в таинственную историю аутизма

– Откроешь дверь, дорогой? – кричит Дженнифер.

– М-м-мм…

– Пекос Билл! [10] Герой американской народной сказки. Согласно фольклору, Пекос Билл был лучшим наездником во всем Техасе и изобрел лассо.

– Сейчас открою.

Минди и Морган входят одновременно – она с улицы, он с заднего дворика, – и я оказываюсь между ними, совершенно не готовый к этому.

– Здравствуйте, я – Минди, – она пожимает руку Дженнифер, затем мне. Рукава у меня мокрые. – Мы виделись на прошлой неделе на тестировании.

– Помню-помню, – улыбаюсь я. – Здравствуйте.

Между нами пушечным ядром пролетает Морган. «Йе-е-ехоо!»

– А вот и он! – щебечет она и присаживается на корточки. – Привет, Морган! Здравствуй!

Он галлопирует по комнате, полностью игнорируя ее.

– Он играл во дворе, оседлав дядю Марка, – объясняет Дженнифер.

– Дядя Марк – это что-то вроде няни?

– Йо-х-хоо!

– Нуда, – киваю я, хотя слова «няня» и «бэби-ситтер» не очень соответствуют той роли, которую играет Марк, не слишком удачливый художник, у которого в этюднике теперь непременно лежат детские салфетки и коробочка сока.

– Скажите, Морган с ним хорошо контактирует?

– О, у них чудесные отношения. Морган знает Марка с рождения.

Практически так оно и есть. В день, когда Морган должен был появиться на свет, Марк отпросился с работы (работал он в магазине для художников) и отправился в клинику – там-то и начался его настоящий рабочий день. Вылезать на свет Божий Морган не хотел. Это тянулось и тянулось, вечер перешел в ночь, и мы уговорили Марка пойти домой хоть немного поспать. Однако и дальше дело было плохо: данные наблюдения за состоянием плода становились все более тревожными, мы с доктором ждали, ребенок никак не мог родиться, и Дженнифер ничего не могла поделать, а я думал: вот сейчас мне придется увидеть своими глазами смерть моего сына, даже еще не рожденного сына, а я не смогу ей об этом сказать – ведь ей надо продолжать тужиться… Впрочем, к часу ночи ее перевели в операционную и стали готовить к кесареву сечению.

Поздним утром, когда Марк снова оказался в клинике, Дженнифер и Морган были живы-здоровы и счастливо спали. Ая свернулся калачиком в кресле в вестибюле. Когда я открыл глаза – увидел небо, деревья за окном. И услышал пение птиц.

Больше всего Питеру нравились солнце и свежий воздух. Сент– Джеймсский дворец окружали прекрасные сады, где можно было вдоволь полазить. Позднее в том же году, как обычно, придворная жизнь переместилась в Кенсингтонский дворец, и Питер полюбил прогулки, во время которых он мог порезвиться на деревьях и дорожках обширного парка, окружавшего дворец. Здесь, на просторе, мальчика-дикаря показывали публике; возможно, и слишком много показывали, поскольку парк был любимым местечком для прогулок продажных женщин. Мальчику, однако, не было дела до женского внимания; да по правде сказать, ему практически не было дела ни до чего, что происходило вокруг. И уж точно – нисколько его не занимало то впечатление, которое производило на людей его лазание по деревьям.

Между тем, присутствие Питера в парке нарушало спокойствие добропорядочных граждан. В те годы среди богатых леди было модно держать обезьянок и прочую экзотическую живность; но наблюдать дикого ребенка – это было совсем другое дело. Один француз-аристократ, по имени Сесар де Соссюр, писал своей семье домой:

Я был поражен его внешностью. Я заметил, что одежда стесняет его движения. Шляпу на голове он носить не желал, а сбрасывал ее на землю. Взгляд у него был измученный, не останавливающийся ни на одном предмете, а выглядел он так дико и странно, что я вообще не могу подобрать слов, чтобы описать впечатление от него. Он напугал меня.

Возможно, Питер и выглядел угрожающе, но на самом деле едва ли представлял опасность для других людей, чье присутствие вообще редко удостаивал вниманием. А вот присматривать за ним нужно было очень пристально. В первый раз, когда его взяли на прогулку в Сент– Джеймсский парк, радость от воссоединения с лесом настолько переполнила его, что он вырвался от своих сопровождающих и, забравшись на самое высокое дерево, снова отказался слезать вниз.

За всем этим с возрастающим вниманием следили лондонские интеллектуалы. Еще за несколько недель до прибытия Питер стал темой для статей в столичных газетах; теперь же он был везде. Один лондонский аптекарь оперативно опубликовал памфлет с описанием мальчика и рассуждениями, откуда же он взялся. Автор предположил, что мальчик смог пережить зиму в лесу благодаря помощи медведя. «Медведи дольше всех животных кормят детенышей грудью и заботятся о потомстве любых живых существ, – рассуждал он. – По этой причине медведь мог ухаживать за ребенком вполне естественно». В статье аптекаря, однако, больше внимания уделялось не Питеру, а рекламе чудодейственного лосьона «для излечения от секретной болезни… сопровождающейся болью при мочеиспускании», а также особому «химическому» средству с гарантированным действием: «На бумажке, вставленной в бутылочку, написано, что использование средства не сопровождается зудом».