Анна Герман - Вернись в Сорренто?..

– Но Вы ведь в нем не участвуете…

– Ну и что же? Там поют мои товарищи, это наш общий концерт.

– Но их никто не знает.

– Тем более их нужно поддержать, а так их вообще никогда не узнают. Для молодых это очень важно.

Считая свой коллектив лицом всей страны, она приходила в ужас от появления подвыпившего или опоздавшего музыканта, от чьей-то грубости, легкомысленной бестактности… Иногда эти тревоги разрастались до тягостных размеров. Нужно было от этого освободиться, выговориться! И тогда она снимала трубку и звонила… Могу ли я знать кому?… Но летом 1975 года часто звонила мне.

И начинался разговор. То была ее внешняя жизнь, то была ее речь, почти по-детски захлебывающаяся, взволнованная, с бездной тревог, забот, огорчений, с неизменным недовольством собой. Но такая почти безудержная откровенность была свойственна ей только в житейских мелочах.

Всепрощающая, мягкая, уступчивая, бесконечно добрая, она бы и осталась такой в памяти знавших ее, если бы не экстремальные обстоятельства, где проявлялось все то, что казалось несовместимым с образом «кроткой лани», возникающим из ее повседневного поведения.

Там, где нужно было вступить в борьбу с судьбой, там, где на карту были поставлены жизнь, творчество, любовь, убежденность, она была неустрашима. Она была олимпийским бойцом, где главные резервы: сила духа и воли, мужество, верность себе – вводились в бой только тогда, когда надо было защитить честь страны, завоевать мировое первенство, победить в борьбе со смертью, вернуть себе сцену.

Да, только в этих случаях проявлялся ее могучий характер, а так:

– …конечно, конечно, берите, пожалуйста.

– …мне показалось, что Вы себя плохо чувствуете…

– Оставьте, не беспокойтесь, я все сделаю сама.

– Что за вопрос, я очень рада, это для меня большая честь.

– Поделимся?

Но главное, о чем нужно говорить, рассказывая о магии ее творчества, – это о контакте со зрителями. Она шла к нему всю жизнь.

В ее представлении контакт со зрителем, скорее всего, приближался к понятиям всеобщего братства, всемирной гармонии… Он был для нее чем-то глубоко интимным, скорее из области человеческих, а не условно сценических отношений, ибо так раскрываться, как это делала она, можно лишь при абсолютном доверии, при полной взаимности, в редкие счастливые минуты жизни, которые она испытывала на сцене почти всегда.

Песня для Анны Герман была не целью, а лишь средством к достижению цели, а быть может, к осуществлению смысла жизни, который она видела в служении людям. Тем дороже и желанней становились для Анны поездки в Советский Союз. Зрительный зал в любой точке России, залитый светом ее любви, счастья от возможности встречи, становился для нее единым добрым, благодарным существом.

Анна Герман бывала счастлива у нас, я знаю!

В 1974 году на Ленинградской студии научно-популярных фильмов возникла идея о создании документального фильма под условным названием «Наш друг пани Анна».

Предполагаемый гонорар мог быть весьма скромным, и, спрашивая Анну о принципиальном согласии на подобную работу, я должна была изложить ей материальную сторону.

И вот письмо Анны Герман, пришедшее вслед за телеграммой «Да! Да! Я очень рада. Ждите письма». Привожу его почти полностью:

«…скажу Вам честно, когда я прочла Ваше письмо, сначала очень обрадовалась, а потом решила, что это слишком ответственная вещь, и решила, что лучше – нет. Потом все-таки опять начала сомневаться и придумала такой выход. Разговоры с моими слушателями будут только преамбулой, чтобы показать фрагмент их жизни, работы, круг интересов, ну и между прочим место музыки в их душе.

Чтобы я была совсем в тени, правда? Вы правы, такой фильм может быть важнее и нужнее, чем самый веселый художественный фильм. Это ведь настоящая жизнь, а не придуманная история.

Поблагодарите от меня, пожалуйста, сотрудников студии, передайте мою радость и скажите, что это для меня большая честь.

А раз я буду работать с друзьями и для моих друзей, не может быть и речи о деньгах. Это мое единственное условие… Распоряжайтесь теперь мной и моим временем. Я рада – интересная, большая цель впереди – спасибо!

Только что получила Ваше коротенькое письмо. Ну что вы! Не беспокойтесь из-за денег! Я же буду проводить обыкновенные гастроли, и у меня будут средства на ряженку с пирожками!

Если бы это был обычный художественный фильм, плата за мою работу была бы естественной. Это моя профессия – пение. А в вашем фильме – дело другое, совсем другое. Я ведь предлагаю людям заглянуть ко мне в душу, мою и моих друзей, советских слушателей. За это я взять денег не могу и не хочу.