М. Дубинский: Женщина в жизни великих и знаменитых людей

Гейне был живой ребенок, и ей стоило немало труда держать его в пределах, устанавливаемых добрыми нравами или приличием. Известен анекдот из детских лет Гейне. Мать поэта учила своих детей, что, будучи в гостях, никогда не следует съедать всего, подаваемого в тарелках, а непременно нужно что-нибудь оставить. Это что-нибудь носило даже особое название: «приличие». Точно так же она следила за тем, чтобы дети ее не набрасывались в гостях на сахар, подаваемый к кофе, и чтобы и тут они оставляли кое-что, т. е. опять «приличие». Однажды мать со всей семьей пила за городом кофе. Когда все вышли из сада, семилетний брат Гейне, Максимилиан, заметил, что в чашке остался большой кусок сахара. Думая, что его никто не видит, он быстро вынул его и положил в рот. Но Генрих видел и в сильнейшем страхе бросился к матери со словами: «Мама, подумай, Макс съел приличие!» Макс был наказан и потом уже никогда не лакомился «приличием».

Мать Гейне была очень музыкальна и учила сына игре на скрипке. Но Генрих не особенно любил это искусство, тем более что учителем его оказался человек далеко не добросовестный, чаще забавлявший ученика своей игрой вместо того, чтобы заставлять его самого играть. Зато правильно шло учение поэта, на которое мать обращала особое внимание. Еще совсем молоденькой девушкой она должна была читать отцу латинские диссертации, причем приводила иногда его в недоумение своими вопросами. Немудрено, что, сделавшись матерью, она все внимание обратила на развитие умственных способностей детей. Она же заметила в нем любовь к поэзии и всячески старалась разжечь в его душе божественную искру. Оттого-то впоследствии, уже будучи великим поэтом, Гейне так часто возвращался в минуты вдохновения к милому образу матери, посвящая ему лучшие минуты своих душевных восторгов и в нем отыскивая опору для примирения с невзгодами неустойчивого страдальческого существования. Какой, например, грустью и радостью в одно и то же время веет от удивительной его поэмы «Германия. Зимняя сказка», в которой поэт описывает восторг матери при возвращении сына с чужбины, – грустью по поводу печальной жизни и радостью по поводу встречи с родиной, одним своим присутствием способной разогнать эту грусть.

Другим существом, внесшим свет и радость в скорбную душу поэта, была сестра его Шарлотта Гейне. Это была верная подруга его молодости. С ней он делился первыми впечатлениями, ей вверял свои тайны и читал стихотворные опыты – первый лепет будущего великого художника слова. Как любил ее поэт еще ребенком, видно из следующего случая. Однажды рано утром, когда все еще спали, Генрих и Шарлотта играли в рифмы. Шарлотте эта игра была не по плечу, и она ему сказала: «На рифмы ты мастер, но я очень туга. Устроим лучше башню». Сказано – сделано. Собраны были ящики и нагромождены один на другой. Башня уже была вышиной в десять футов, но дети продолжали работу. Вдруг Шарлотта упала в верхний ящик, разорвав себе при этом платье. Не будучи в состоянии выкарабкаться, так как ящик был выше ее, она стала в нем возиться и едва не поплатилась жизнью, так как башня наклонилась и вот-вот грозила упасть. Генрих поднял отчаянный крик. Сбежались люди и не сразу могли понять, в чем дело. Вдруг из ящика раздается знакомый голосок: «Не бойся, я еще жива, но платье разорвала!» Когда бедняжку вынули из ящика, Гейне бросился ей на шею и долго не мог прийти в себя от радости.