Виктор Дудихин - Хроника одного солнечного цикла. Записки провинциала, или Сказание обо мне, любимом

Кафедра в то время состояла из трех секций: теплотехнической, секции автоматизации и направления, связанного с охраной окружающей среды. Первую и самую многолюдную, возглавлял мой главный шеф – Всеволод Иванович, главным автоматизатором был Владимир Юрьевич Каганов, а природе-матери заботился Сергей Борисович Старк. Все они в то время многоопытные и уважаемые профессора, хорошо известные в своей узкой, профессиональной среде.

Начались трудовые будни. Надо отдать должное, на первых порах, мой микрошеф, как мог, пытался помогать. Провел по всем крупным библиотекам, рассказал, что, где лежит и как это можно получить. Вручил список литературы для изучения и еще больший для ознакомления. Поделился своими, увы, не слишком обширными, знаниями в области предстоящих мне исследований. Так что основной вектор для работы в некотором смысле был задан.

Дни мои тогда делились между тремя библиотеками – Ленинкой, Государственной публичной научно – технической и патентной библиотеками. Больше всего нравилось работать в Ленинской библиотеке. Аспирантов технических вызов записывали во второй читальный зал. Мое любимое место у окна, с видом на Кремль и домик с приемной всесоюзного старосты старичка Калинина.

В открытом доступе библиотеки можно просматривать прелюбопытнейшие книжки. На первом этаже, в зале периодики, выкладывались все свежие газеты и журналы. В зале новых поступлений – новые, пахнущие краской книги и журналы заморских стран. В самом, втором читальном зале, стояло множество разных замечательных изданий, типа дореволюционной энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

Особо запомнились посещения концертного зала Ленинки. В семь часов вечера, а это время, когда я уже обычно достигал состояния «просветления», после которого не мог воспринимать науки, в Ленинке начинались великолепные литературные вечера. В одном из ее подъездов находился концертный зал. За очень и очень умеренную плату, там приобретался заветный билетик.

Из всего много виденного и слышимого, в памяти остались прекрасные выступления Дмитрия Николаевича Журавлева. Этого профессора художественного слова, народного артиста СССР и даже лауреата Сталинской премии. «Египетские ночи» Пушкина в его исполнении до сих пор звучат у меня в ушах. Через много-много лет памятны также стихи Иосифа Бродского от Михаила Козакова. Не буду скрывать, что мне это представлялось много интереснее, чем постигать премудрости тензорных уравнений.

Удручало другое. Хотя я проводил тогда в «сокровищницах разума» целые дни напролет, но множество разрозненных сведений, найденных в книгах и научных журналах, громоздились в моем сознании, никак не желая выстраиваться в какую-то разумную концепцию.

Начались занятия по подготовке к сдаче кандидатских экзаменов. С английским – все более-менее понятно. Перевод газеты Morning Star, технические статьи – пресловутые тысячи знаков. Вела занятия молоденькая бабёнка, только что вышедшая из декретного отпуска. У нее чувствовался специфический жесткий американский акцент, цепкая хватка и общая склонность к стервозности. Но, в конце концов, взаимопонимание удалось найти, и экзамен был успешно сдан.

Курс марксистко-ленинской философии вела доцент кафедры философии Маргарита Алексеевна Тархова.

Ее личность, думаю, запомнилась очень многим поколениям аспирантов МИСиСа. Выпускница Московского педагогического института, этакая «супермарьиванна», читала философские лекции аспирантам долгих тридцать лет. Мне «повезло» особо – попал в группу, у которой Маргарита Алексеевна проводила еще и семинары. Скажу, что такого кошмара я никогда не видел в жизни, ни до, ни после.

Гроза аспирантов МИСиС – доцент кафедры марксистско-ленинской философии Маргарита Алексеевна Тархова

Надо отдать должное, лекции она читала неплохо. Но семинары! От многолетнего пребывания в статусе заместителя председателя парткома института (интересно, понимают ли нынешние читатели, что это такое?), ее просто распирало от коммунистической убежденности и приверженности идеалам марксизма-ленинизма. Весь свой женский истерический темперамент незамужней бабы, она обрушивала на наши туповатые, аспирантские головы.

Сколько я не учил этот проклятущий марксизьм – ленинизьм, как бы я не готовился, мне ни разу не удалось удостоиться, хоть какой ни будь минимальной похвалы. Это при том, что с юных лет я отличался резвостью мысли и хорошо подвешенным языком. После каждого семинара выходил из аудитории абсолютно раздавленный и морально опустошенный, с пониманием своего полного интеллектуального ничтожества. Как только я понял, что не только я один такой, то несколько успокоился. Большинство аспирантов по окончанию занятия также сидели красные, с выпученными, ошалелыми глазами, в рубашках мокрых от пота.