Сборник Коллектив авторов - Звать меня Кузнецов. Я один.

Лев Котюков

(Из книги «Демоны и бесы Николая Рубцова», М., 1998).

Котюков Лев Константинович(р. 1947) — поэт. Во второй половине 60-х годов он учился вместе с Юрием Кузнецовым в Литературном институте у Сергея Наровчатова. В 1976 году поэт выпустил в Москве первый сборник «Синие перегоны», предисловие к которой написал Наровчатов. Правда, известный мастер всего-то и смог процитировать из своего ученика две корявых строчки: «Легко мне нести своё чело, а душу — не очень легко».

О том, как развивались отношения Кузнецова с Котюковым, отчасти можно судить по переписке Кузнецова с другим поэтом — Виктором Лапшиным. 16 декабря 1988 года Кузнецов написал Лапшину: «Немного насчёт Котюкова. Я разорвал полгода назад всякие с ним отношения. Я его много раз предупреждал раньше, чтобы он не ныл и не злобствовал по любому поводу, ведь так можно испортить характер. Он свой характер испортил вконец, бесповоротно. Как только он входил ко мне в дверь, то первое слово начинал с нытья. Я как-то его встретил, упреждая: „Лёва, молчи. Не начинай разговор с нытья“. „Хорошо“, — сказал он и тут же, в секунду, стал ныть и злобствовать. К тому же он стал дельцом. Я не стерпел и выгнал его. Он стал меня называть негодяем, так мне передавали. Бог с ним».

Поэзия Юрия Кузнецова — поэзия странных, тёмных, для читателя погибельных, как для самого поэта посмертных будто уже видений, в ней весь вещный мир почти уже разложился. А от его предметов остались гротескные, ублюдочные (в смысле стихотворения «Недоносок» Боратынского) идеи и болезненные образы. Она и существует одновременно в двух смысловых планах: патетика и гротеск, трагедия и злая от безнадёжности и непоправимости бытия ирония двоятся в пытающихся найти правильный фокус глазах и меняются в зависимости от напряжения зрачка и угла вашего зрения — так играют объёмом геометрические парадоксы, когда внутренняя сторона фигуры оборачивается вдруг внешней, а выпуклый предмет одновременно и вогнут… Жизненная, бытовая реальность в поэзии Кузнецова по преимуществу ущербна, не правильна изначально — мир ухнул в бездну и рассыпался в прах. В нём не осталось не только родины, но и вообще земли под ногами, в нём свищет мировая пустота, заполнить которую может разве что реальность мифопоэтическая, на создание которой и направлена поэзия Кузнецова… Стих Кузнецова — всегда пример невозможного, фантасмагорического сочетания какой-то доисторической, стихийной и дикой образности с современной ясностью классических форм русского стиха. И при этом нет, кажется, в русской поэзии настоящего времени поэта более простодушного и в то же время более «себе на уме», более неосторожного в высказываниях, но и тщательного в выборе слов, более неумственного и одновременно философски глубочайшего, метафизически напряжённейшего.

Геннадий Красников

(«Независимая газета», 1998, 27 октября).

Красников Геннадий Николаевич(р. 1951) — поэт и критик. В 1998 году он взял у Юрия Кузнецова интервью для «Независимой газеты».

Поэт не дал нам образцов любви, товарищества, он только показал тоску о них. Но это не пустота одного Кузнецова. Это пустота в душе народа. <���…> Какие пути предложил нам поэт? Страна моя, вместе с тобой пережил он этапы самостроительства. Образовавшуюся брешь в национальном миросозерцании он попытался заполнить книжной культурой. Его «символизм» — череда необязательных стихотворений. Его спор с Европой был оглядкой на эту Европу. Направившись этой дорогой, он разряжает собой минное поле. И в этом смысле он достоин героев своих военных стихов. Он предупредил нас: здесь дороги нет. Как свои четыреста солдат из братской могилы, он притащил к родному дому славянскую мифологию. Он притащил умом. Но любить можно только сердцем и что с сердцем срослось. Он принёс нам мёртвой воды. Потому что живой воды в книгах не может быть. Ему была дана неповторимая поэтическая судьба, но не достало судьбы человеческой.

Фёдор Черепанов

(Из статьи «О воде мёртвой и живой», журнал «Московский вестник», 1998, № 5).

Черепанов Фёдор Николаевич(р. 1962) — поэт, вышедший из «гнезда» Евгения Курдакова. Одно время он занимался на Высших литературных курсах в семинаре Юрия Кузнецова. Но после публикации о своём мастере в «Московском вестнике» поэт из своего семинара его отчислил.

Автор этих строк сравнительно давно — более полутора десятков лет — вовлечён в поэтический мир Юрия Кузнецова. Сначала он постоянно чувствовал, что большая, скорее даже — подавляющая часть стихотворений остаётся непонятной. Привлекательной, гипнотизирующей, но непонятной. Постепенно пришло несколько иное отношение к непонятой части поэзии. Безусловно, познания Юрия Кузнецова в истории, философии, культуре чрезвычайно широки и глубоки, но всё-таки представляется, что во многих «непонятых местах», где в ткани стихотворения вместо определённых образов читатель видит лишь некоторые опорные знаки, присутствует не «непонятность», а сознательная недостроенность образа. Достроить же образ должен сам читатель.