Юлий Пустарнаков - Волшебный фонарь. Хроника жизни Марины Цветаевой - от рождения до начала взрослой жизни (1892–1912)

Марина и Анастасия Цветаевы на «отлично» сдали экзамены в четвёртый и второй классы гимназии соответственно. (Марина Цветаева по математике изучала дроби.)

Поездка в Нижнюю Массандру сестёр Цветаевых с учительницей В. А. Бахтуровой.

Мария Александровна ослабла, ей трудно сидеть на постели, сидит на надутом резиновом круге, у неё боли. Консилиум лучших врачей Ялты.

Приезд И. В. Цветаева, вызов из Тарусы Тьо, подготовка к поездке на лето в Тарусу.

Перед отъездом Е. П. Пешкова пишет в альбом Марине Цветаевой: «В борьбе обретёшь ты право своё! Марусе Цветаевой – Е. Пешкова»; в альбом Анастасии Цветаевой: «Лишь тот достоин жизни, кто ежедневно её зарабатывает! Асе Цветаевой – Е. Пешкова». 123 123 Цветаева А. И. Воспоминания. В 2 т. Т. 1. 1898—1911 годы. М.: Бослен, 2008. С. 306.

Едут лошадьми до Севастополя, затем – поездом до Москвы, не заезжая домой в Москве, – в Тарусу.

Вся семья Цветаевых собралась в Тарусе.

И. В. Цветаев пишет Р. И. Клейну 124 124 Роман Иванович Клейн (1858—1924) – русский и советский архитектор, его главное творение в Москве – Музей изящных искусств имени императора Александра III (1898—1912). из Тарусы в Москву: «Положение моей больной становится всё хуже. Жаропонижающие лекарства перестают действовать, а очень высокая температура, при непрерывающихся плевритах и бронхитах, жжёт её с ужасающей силой. Всё, что называется телом, съедено и исчезло». 125 125 И. В. Цветаев создаёт музей. М.: «Галарт», 1995. С. 262.

Из воспоминаний Валерии Цветаевой: «Из нашей дружбы с Мариною в те дни помню такой случай. Как-то под вечер шли мы вдвоём из Тарусы от Добротворских к себе домой. Несли мы 2 толстых тома «Войны и мира» в крепких переплётах. Шли берегом, мимо кладбища. И захотелось Марине заночевать на кладбище! Дома беспокоиться о нас не стали бы, думая, что мы остались у Добротворских.

Я легко согласилась: было лето, тепло. Ушли мы подальше от дороги, зашли за кусты на краю кладбища, положили себе по тому «Войны и мира» под голову и залегли. Уже смеркалось. Люди шли по дороге, голоса нам слышны, но нас не видно. Лежим молча, смотрим, как меняют краски облака там, высоко над нами. Поднялся ветерок, стало беспокойно. Мы придвинулись друг к другу. Лежать неудобно – от жёстких переплётов голове больно. Лежим, терпим. Говорить ни о чём не хочется. От реки потянуло сыростью, и стали мы зябнуть в летних своих платьях. Уснуть почти невозможно; так, маета одна! А все-таки, видно, устали мы и, сами того не заметив, уснули.

Летняя ночь коротка: вот уже и голоса слышны, солнце всходит, по реке плоты идут, плотогоны перекликаются. Белый туман от солнца тает, трава мокрым-мокра, с берёз и кустов каплет, всё кругом росой блестит. Лежать больше нет возможности, но идти в такую пору нам некуда. И стали мы бродить, на всю эту незнакомую нам утреннюю красоту любоваться. Цветов набрали полны руки, а от мокрой травы в башмаках вода, платье чуть не до пояса намокло, висит как клеёнка, хлопает, шагать мешает.

Не рассуждая, сами не зная, что будет, повернули мы домой… А там видим: дом заперт, прислуга ещё не вставала. Куда деваться? Залезли мы на сеновал над сараем, пригрелись и заснули, благо сухо да тихо… Когда проснулись и стукнула входная дверь без ключа, сама судьба помогла нам незаметно пробраться в дом, наверх, к своим постелям, и, как были, во всей «красе» свалились, заснули мы мёртвым сном, проспав до самого завтрака, до 12 часов. Быстро переоделись, вышли к завтраку в обычном, приличном виде.

Сёстры были большие любительницы приключений, ночных костров, фантастических рассказов, романтики стихов». 126 126 Воспоминания о Марине Цветаевой. М.: Сов. писатель, 1992. С. 10.

До Тарусы дошла весть о том, что больна скарлатиной Катя Пешкова, которая через некоторое время умерла.

Около четырёх часов дня Мария Александровна позвала дочерей прощаться.

Мария Александровна умерла.

« – Мы пошли за орехами: Ася и я. Выходим на «большую дорогу» (так называлась берёзовая аллея, ведущая к дому). Навстречу Валерия.

– «Ну, девочки, – умерла мама».

У меня что-то оборвалось (я потом часто старалась вызвать в себе это ощущение, потом оно утратилось). Ася заплакала. Мы вошли. У мамы было перевязанное лицо, чтобы рот не раскрывался, и пятаки на глазах. В головах постели плакал папа. Мы остановились в смущении.