Виктор Васин - Моя жизнь. Лирические мемуары

К этому времени под моим началом осваивала азы районного родовспоможения пара зелёных (как я когда-то), молодых докторов. Впору было передавать наработанный опыт, и призадуматься о перспективах завтрашнего дня. Мозг заскучал. Я стал ощущать дискомфорт в быту и в работе, и всё чаще впадал в состояние, о котором поэт, раскрывая причину хандры своего героя, сказал:

«…им овладела понемногу охота к перемене мест».

Ямбическое двустишье, но как точно оно характеризует неприкаянность уставшего героя…

Куда же хотелось, и были ли для осуществления «хотения» возможности и предпосылки? Уехать в крупный город, без состояния, или (как сказали бы сегодня) – без подушки безопасности, было бы глупо и недальновидно. Капитала же, за десять лет работы в городке, я не составил. Да, я жил относительно безбедно, но безбедность выражалась в доступе к хорошей еде, к бесплатному курортному морю, и к дорогим (подарочным!) напиткам.

По приезду мне сразу же предоставили квартиру, двухкомнатную, в хорошем доме, с набором элементарных удобств. Дом был небольшим, кирпичным, всего на восемь квартир, но в два этажа, и располагался в трёхстах метрах от морского залива. По слухам, в нём прежде проживала местная партийная элита. Да, жильё было неплохим, была настоящая, приносящая удовлетворение, работа, были – узнаваемость на улице, и признательность властей.

Но денежных знаков в том количестве, в котором этому количеству придают атрибут – «состояние», не было…

Пролетарский поэт, помнится, оценивая свой труд в стоимостном эквиваленте, изрёк: «…мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом». Поэт, несмотря на свою гениальность (и востребованность!), оказывается, был беден и даже нищ. «…но кроме свежевымытой сорочки, – писал он далее, – сказать по совести, мне ничего не надо». Ну, прямо-таки – ничегошеньки. Но то ему. Мой же контрдовод таков: если трудишься за так – творчеством и любовью сыт не будешь!

Бытует расхожее мнение, что, мол, деяния врача – сплошное подвижничество, и государственные суммы, назначенные ему за лекарскую деятельность – всего лишь прожиточное вознаграждение. Львиную же долю денежных знаков (столь же расхожая байка!) донесёт, добавит, пожертвует – сердобольное население.

Да, «подношения» имели место.

Но, во-первых, народ в те годы был небогат.

Во-вторых, я никогда не занимался – предваряющим «пользованье» – вымогательством, и предпочитал принимать знаки «благодарности» лишь после того, как лечебный процесс был завершён, и завершён, на мой взгляд, успешно.

И никогда – до.

В-третьих, (изъясняясь словесами поэта) – если и слали что-то на дом, то слали всё те же балыки, икру, бахчевые, садовые и огородные яства. Мне же нужен был – приемлемый расходный кошт – не гигантский, но достаточный, чтобы на новом месте (а таким местом я определял для себя только столицу!) – обрести независимость, хорошее жильё, и свободу выбора: где и к чему приложить голову и руки. Я понимал, что из подношений, заначек, и скопидомства – должного капитала не сделаешь. Но мысль, что кошт (в нужном мне количестве), имея в руках профессию врача, составить можно – сидела во мне всегда.

Добыть, не прибегая – ни к гешефтам, ни к мошенничеству…

Выше я писал: край, где я работал, был морским. По берегам двух морей примостилось множество портов, крупных и средней руки. На их базах функционировали Государственные морские пароходства. (Пар, как движитель, давно канул в Лету, но управленческие пароходства названия менять не стали). Приписанные к сим учреждениям суда бегали в «загранку», посещая страны загнивающего капитализма, полуколонии третьего мира, и страны, дружественного нам, социалистического лагеря.

Команды больших судов, чьим районом плавания был весь Мировой океан, и регистровая вместимость которых тянула на десятки и даже сотни тысяч тонн, штатно насчитывали от тридцати до пятидесяти членов – матросов и командного состава. К последнему причислялся и судовой врач, либо начальник госпиталя, если корабль являлся маткой флотилии. Судовой «док» (так на сленге именовали врача на торговом флоте) был не последним лицом в команде, хотя дел у него, как у профессионала, было немного.

Члены команды проходили через сито медицинских комиссий в поликлиниках и больницах моряков, им выдавались специальные книжки, где в графе – заключение – была пометка: годен к работе в такой-то должности на судах дальнего плавания в тропических и арктических водах. Туда же вносились данные о положенных (и сделанных!) – прививках и вакцинациях. А поскольку моряк в обязательном порядке подлежал переосвидетельствованию через двенадцать месяцев, негодных к работе на судах не было.