Энди Уорхол - Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)

– Как насчет моих шрамов?

– Что насчет твоих шрамов? – спросила Б. – Вот что я тебе скажу насчет твоих шрамов. Я думаю, что ты спродюссировал «Франкенштейна» только для того, чтобы использовать свои шрамы в рекламе. Ты заставил свои шрамы работать на тебя. А почему нет? Они – лучшее, что у тебя есть, потому что они – доказательство чего-то. Я считаю, что хорошо иметь доказательства.

– А что они доказывают?

– Что в тебя стреляли. Что у тебя был величайший оргазм в жизни.

– Что случилось?

– Это произошло так быстро, словно вспышка.

– Что произошло?

– Помнишь, как ты стеснялся в больнице, когда монашки увидели тебя без твоих крылышек. И ты снова начал коллекционировать разные вещи. Монашки заинтересовали тебя коллекционированием марок, ты их собирал, когда еще был ребенком. А еще они заинтересовали тебя монетами.

– Но ты не сказала мне, что случилось.

Я хотел, чтобы Б мне все разжевала. Если кто-то другой говорит об этом, я слушаю, слышу слова и думаю, что, может, это все правда.

– Ты просто лежал, и Билли Нейм стоял над тобой и плакал. А ты все время просил его не смешить тебя, потому что было больно смеяться.

– И?..

– Ты лежал в реанимации, получал открытки и подарки ото всех, от меня в том числе, но не хотел, чтобы я пришла к тебе, потому что боялся, что я стяну твои таблетки. И ты сказал, что подумал тогда: близость смерти похожа на близость жизни, потому что жизнь – это ничто.

– Да, да, но как это случилось?

– Основательница Общества оскопления мужчин хотела, чтобы ты снял фильм по ее сценарию, а ты отказался, и как-то днем она просто пришла в твою мастерскую. Там была масса народа, а ты говорил по телефону. Ты не очень хорошо ее знал, а она просто вышла из лифта и начала стрелять. Твоя мама была так подавлена. Ты думал, она от этого умрет. Твой брат, тот, который священник, держался великолепно. Он зашел в палату и стал показывать тебе, как вышивать по канве. Я научила его этому в коридоре!

Так значит, вот как в меня стреляли?

Почему-то мысль о Б и о том, что я вышивал…

– Не только косметика, но и одежда делает человека человеком, – сказал я. – Я верю в униформу.

– Я обожаю униформу. Потому что если внутри тебя ничего нет, одежда не сделает тебя человеком. Лучше всегда носить одно и то же и знать, что люди любят тебя за то, какой ты есть на самом деле, а не за то, каким тебя делает одежда. Во всяком случае, интереснее смотреть, где люди живут, а не что носят. Я имею в виду, лучше рассматривать их одежду, когда она висит у них на стульях, а не на теле. Люди просто обязаны вывешивать всю свою одежду напоказ. Ничего не должно быть спрятано, кроме таких вещей, которые не должна видеть твоя мама. Это единственная причина, по которой я боюсь смерти.

– Почему?

– Потому что мама придет ко мне сюда и найдет вибратор и то, что я писала про нее в дневнике.

– Еще я верю в джинсы.

– Джинсы от Леви Стросс – самые удобные, самые красивые штаны, которые когда-либо кем-либо были придуманы. Никто не создаст ничего лучше настоящих джинсов. Их нельзя покупать старыми, их надо купить новыми и как следует поносить. Чтобы они приобрели вид. Их нельзя отбеливать или делать что-то еще. Помнишь тот маленький кармашек? Такой маленький-маленький кармашек, как для золотой монеты в двадцать долларов, – это так круто.

– А французские джинсы?

– Нет, самые лучшие – американские. Леви Стросс. С маленькими медными пуговицами или с заклепками – на вечер.

– Как ты ухаживаешь за ними, Б?

– Стираю.

– Ты их гладишь?

– Нет, я пользуюсь кондиционером. Единственный человек, который их гладит, – Джеральдо Ривера.

От этого разговора о джинсах я начал сильно завидовать. Леви и Строссу. Если бы я только мог изобрести что-нибудь похожее на джинсы. Что-нибудь, за что меня бы помнили. Что-нибудь массовое.

Я услышал, как говорю: «Я хочу умереть в джинсах».

– Ой, А, – вдруг воодушевилась Б. – Тебе бы стать президентом! Если бы ты был президентом, кто-нибудь другой исполнял бы обязанности президента за тебя, правильно?

– Точно.

– Ты бы очень подошел на пост президента. Ты бы все записывал на видеопленку. У тебя было бы ежевечернее ток-шоу – твое собственное, президентское. Приходил бы кто-нибудь другой, работая президентом за тебя, и читал бы народу твой дневник, каждый вечер по полчаса. И эта программа – «Что президент сделал сегодня» – выходила бы в эфир перед новостями. Тогда не было бы трепа насчет того, что президент ничего не делает или просто просиживает штаны. Ему бы пришлось каждый день рассказывать нам, что он делал, занимался ли сексом с женой… Ты должен будешь рассказывать, как ты играл со своим псом Арчи – прекрасное имя для домашнего любимца президента, – какие законопроекты тебе пришлось подписать и почему ты не хотел их подписывать, кто тебя обхамил в конгрессе… Ты должен будешь сообщать, сколько международных телефонных звонков сделал за день. Тебе придется рассказывать, что ты ел в своей персональной столовой и показывать с экрана телевизора чеки, по которым ты заплатил за свою еду. В Кабинет министров ты бы набрал людей, которые не имеют отношения к политике. Роберт Скалл стал бы министром экономики, потому что он знает, как вовремя купить и втридорога продать. Вокруг тебя никогда не толклись бы политики. Ты бы сам повсюду ездил и делал видеозаписи. Ты бы показывал свои встречи с иностранцами по телевидению. А написав письмо какому-нибудь члену конгресса, ты бы делал ксерокопии и рассылал их по газетам.