Валентина Матвеева - Апостол любви. Воспоминания о митрополите Антонии Сурожском и другие

Анна Гаррет недоверчиво посмотрела на меня, телефон дала неохотно. Я поняла – покой Владыки берегут.

С трудом выдержала два дня и позвонила ему. Мы договорились о встрече. Стала думать, что бы ему принести в подарок. А мне говорят: «Пирог испеки и принеси». Но то ли в Англии дрожжи не те, то ли плита другая, только пирог никак не поспевал к сроку. Я вынула его из духовки недопеченным.

Ровно в назначенный час я нажимала кнопку звонка на двери храма, под которой было написано «Bishop» (Епископ). Дверь тут же открылась, за ней стоял Владыка Антоний. Он провел меня в маленькое помещение – ризницу и приемную одновременно.

Это была небольшая комната за Алтарем, в которой всего-то и было: стол, накрытый клеенкой, на нем электрическая плитка, а на плитке – алюминиевый чайник. Еще были деревянная скамья и стул с высокой спинкой. Опрятная бедность.

Я нервничала. Листок с записанными вопросами куда-то подевался, пирог сковывал руки, и я, набравшись смелости, призналась:

– Владыка, я принесла Вам пирог, но он, по-моему, не допекся.

Он взял у меня из рук несчастный пирог и с улыбкой сказал:

– Не пропадет.

Напряжение было снято, мы начали беседовать. Я спрашивала – он отвечал. Я все пыталась «встать на цыпочки» и задавать «умные вопросы», но вскоре перестала. Это получилось само собой. Беседа шла – словно между давно и близко знакомыми людьми.

Он так умел слушать, что ты невольно раскрывался до донышка. Донышко, впрочем, было не таким и глубоким. Потом, придя домой, и вспоминая эту встречу, я хваталась со стоном за голову: «Как я с ним разговаривала! Потеряла дистанцию. Забыла, кто он и кто я!»

Но в следующую встречу все повторилось. Расстояние исчезало после первых слов…

В том же 1989 году мне посчастливилось побывать на ежегодной конференции Сурожской Епархии. Она проходила за городом, в Эффингаме, где для этого было арендовано здание школы-интерната.

Со всех православных приходов Англии сюда съехались люди: слушали доклады, вместе молились и отдыхали.

Кончался май, наступал июнь, все цвело. Снятую для конференции школу окружал ухоженный двор, все было ярким: синяя вода в бассейне, ярко-зеленый газон, рыжие лошади за оградой и постоянное ощущение счастья, раскованности душевной: вокруг были знакомые и незнакомые люди, открытые, щедрые, дружелюбные, словно Пасха продолжалась!

И рядом ходил Владыка Антоний. В сандалиях на босу ногу, в стареньком выгоревшем подряснике – быстрый, прямой. Только что с ним кто-то фотографировался, а теперь он разговаривает в тени дерева, а вот он сидит прямо на газоне в окружении нескольких человек…

Кто-то отдал мне свой купальник, кто-то сказал, что из любого автомата можно позвонить в любую страну, а мы были в это время в конюшне, смотрели лошадей, и там стоял телефон-автомат. Собрали мелочь, вложили мне в ладонь, и я прямо из конюшни позвонила в Ленинград. Эффингам – рай… Страна своих, где все любят всех – таким он остался у меня в памяти.

Утром не явился один из докладчиков. Владыка Антоний, перегнувшись через ряд кресел, положил мне руки на плечи:

– Валя, вы сделаете доклад?

– Да! – ликующим голосом отвечала я, – о чем?..

– О чем хотите!

Ирина фон Шлиппе, переводившая «доклад», предупредила меня: «англичане могут слушать только полчаса».

О чем я рассказывала? О своей работе. Я только что сняла фильм «В поисках Санкт-Петербурга», в нем билась радость начала перестройки, в нем люди перед камерой вели себя так раскованно, вдохновенно, будто всю жизнь давали интервью, в нем народ несколько суток стоял в оцепленении вокруг «Англетера», а «Англетер» все-таки взорвали, и так получилось, что только мой оператор Саша Рачков снял этот взрыв, а потом КГБ гонялось за этим материалом.

С прихожанами

В фильме была снята канонизация Ксении Блаженной. В нем было начало, ожидание, надежда, свежий ветер, счастливые голодные лица молодых, в нем академик Александр Панченко рассказывал о мистике, душе и духе этого странного, зачарованного, умышленного, построенного на Петровских ересях, города, заплатившего за это революцией и блокадой, и всей своей трагической и прекрасной судьбой.