Борис Попов - Еще о войне. Автобиографический очерк одного из пяти миллионов

В сентябре почта перебазировалась в Гомель. Всю нашу команду взяли с собой. На новом месте поселили нас в помещении школы, По-прежнему, с утра до вечера носили мешки. С наступлением холодов, майор, являвшийся начальником почты, ежедневно стал привозить военнопленных из гомельского лагеря для распиловки дров и для работ, связанных с центральным отоплением школы. К этому времени наша солдатская одежда полностью износилась, пришлось искать замену. Одежду стали выменивать у приходивших на работу из лагеря наших коллег, имевших неограниченную возможность снимать ее с умерших.

В это время в лагере свирепствовала эпидемия тифа, и тысячи пленных умирали. Майор и два солдата, имевшие дело с пленными из лагеря, заболели тифом и умерли. Их похоронили в гомельском городском парке. Заболел и наш коллега, но, к удивлению, перенес болезнь легко и выздоровел.

Нам удалось пережить зимние месяцы 41-го, – самые тяжелые для военнослужащих, попавших в немецкие лагеря.

Команда наша состояла из четырнадцати человек: семь украинцев и семь русских. В первое время никакого деления по национальностям не было. Постепенно немцы стали проводить политику, направленную на разделение: когда наша одежда, от постоянного подъема на плечи мешков, превратилась в лохмотья, всем украинцам выдали поношенные немецкие пиджаки. Русские решали эту проблему самостоятельно. Некоторое время спустя украинцам стали регулярно выдавать дополнительные продукты питания. В первое время они делили их с русскими, но консервы оставляли себе, создавая неприкосновенный запас, затем некоторые отказались это делать.

Следует вернуться к первым дням нашей работы. В самом начале нас предупредили о том, что в случае побега даже одного из членов команды, все остальные будут расстреляны. И мы договорились: никаких самостоятельных попыток к побегу не предпринимать. В случае, когда сложатся благоприятные условия для этого, сделать это всем вместе.

В один из последних февральских дней, утром не досчитались одного русского члена команды. Не успели мы опомниться, как всем русским приказали собрать вещи, посадили в автобус и привезли в гомельский лагерь военнопленных, располагавшийся в черте города. Вот так неожиданно для шести человек из команды закончилась довольно спокойная и не голодная жизнь на почте. Мы очутились в одном из самых страшных лагерей, созданных оккупантами на территории Белоруссии. В мемориальном комплексе, посвященном сожженной вместе с жителями деревне Хатынь, есть мемориалы лагерям военнопленных, в том числе, и лагерю в Гомеле, в нем погибло около сорока тысяч советских военнослужащих.

Дальше началась лагерная жизнь. После санитарной обработки и бани, нас поселили в барак, где были собраны немногочисленные, перенесшие тиф, пленные. После прожарки их одежды с многочисленными следами от вшей, от них исходил специфический неприятный запах.

На отгороженной части лагеря, сложенные в штабеля, находились многочисленные труппы умерших за зиму пленных, Лишь с наступлением весны их стали увозить и хоронить за городом, используя для захоронения противотанковый ров.

Перед наступлением теплых дней в наш барак стали прибывать так называемые «примаки», бывшие военнослужащие, попавшие в окружение, но сумевшие избежать пленения и устроиться в деревнях на жительство. Зимой их не трогали, но на учет взяли. А весной стали их собирать в лагеря. Их переодевали в военное обмундирование, оставшееся от умерших за зиму. В начале марта из собранного контингента сформировали колонну и переправили ее в Бобруйский лагерь. Кормили кое-как, и уже вскоре стала одолевать слабость. Появилось абсолютное безразличие ко всему. Об этом, сравнительно коротком периоде жизни, никаких ярких воспоминаний не осталось. Было еще холодно, чтобы согреться, в бараке жгли костры. Откуда брали дрова и кто это делал – не знаю. Быть может, некоторые пленные работали в городе. От дыма слезились глаза.

В конце марта нас вновь погрузили в вагоны и привезли в Барановичи, затем колонной привели в лагерь, расположенный среди леса. Лагерь назывался «Лесная» и представлял собой ряд землянок, на 500 человек каждая, с двухэтажными нарами внутри. Каждая из землянок была огорожена колючей проволокой, а все вместе по периметру – еще двумя рядами колючей проволоки. Работать не заставляли. Кормили раз в день той же баландой, Воду привозили в бочке, в ограниченном количестве. Чтобы ее налить в котелок приходилось стоять в очереди. Нашлись прислужники, которые разгоняли очередь плеткой, приговаривая: «Нечего здесь устанавливать советские порядки». Оказывается, мы отбывали месячный карантин перед отправкой на работы в Германию.