Мария Шарапова: Неудержимая. Моя жизнь

Моя мама, красивая миниатюрная женщина со светлыми волосами и искрящимися голубыми глазами. Она образованна лучше отца – с отличием закончила среднюю школу и институт, а потом стала кандидатом наук. Мама обожает великих русских писателей (когда я была совсем маленькой, она мне их читала и заставляла заучивать наизусть отрывки, значение которых я тогда еще не понимала). В 1986 году они с отцом жили в доме на окраине города. Перед домом был двор, а за домом начинался лес. Бабушка с дедушкой жили неподалеку. А вот родители мамы жили далеко на севере, в Сибири, и это важно. Когда мои родители вспоминают те годы, кажется, что они говорят о жизни в раю. Дом, деревья, тень под ними, пара влюбленных друг в друга молодых людей. Они были бедны, но не подозревали об этом. Дом был маленький и продувался всеми ветрами, но и об этом они не задумывались.

А потом это случилось: мой дядя подарил папе теннисную ракетку на день рождения. Это была такая шутка. Ведь в теннис играли только богачи. Но в Гомеле недавно открылся теннисный клуб, и мой папа подумал: «А почему бы нет?»

Сам он начал слишком поздно, чтобы стать большим игроком, но он был спортивным человеком и скоро стал прилично играть. Папа влюбился в игру, стал читать книги и статьи о великих игроках и смотреть по телевизору турниры Большого шлема. Он готовил себя, хотя и не подозревал об этом. Он тренировался для того, чтобы стать необычным и странным существом, называемым теннисным родителем.

(По идее, здесь вы должны рассмеяться.)

Апрельским утром 1986 года мама, работая в саду, услышала вдали грохот, похожий на гром. На голове у нее был платок, она была босиком, и ее ноги были покрыты грязью. Она посмотрела в небо и продолжила свою работу. Вначале это выглядело именно так – просто что-то, что заставило вас поднять голову. Она должна была вот-вот забеременеть мной, своим единственным ребенком. В ту ночь по городу стали распространяться слухи, какие-то кошмарные рассказы. Чем был вызван этот грохот? На следующее утро небо заволокло дымом. И тогда слухи стали превращаться в догадки. Они касались ядерного реактора в Чернобыле. Люди говорили, что он взорвался, радиоактивные материалы выбросило в воздух, и скоро они выпадут на окрестности. Как будто на нас сбросили атомную бомбу. Но когда люди обратились за разъяснениями в правительственные учреждения, им сказали, что все в порядке. Тем не менее началась паника. Семьи собирали пожитки и уезжали. Моей маме позвонила ее мать, которая в Сибири знала о происшедшем гораздо больше, чем мои родители, жившие в шестидесяти километрах от места взрыва.

– Мы позвонили твоей маме и велели ей собираться, – рассказывала мне бабушка Тамара. – Чернобыль был смертельно опасен. Он убивал все живое. Это была невидимая смерть. Мы знали об этом, потому что встретились с человеком, который участвовал в ликвидации последствий аварии. Он рассказал, что радиация зашкаливала. В начале официальные лица молчали. Людям даже не посоветовали закрыть окна! Все продолжали жить, как и раньше. Я помню, как этот человек говорил: «В лесу росли грибы со шляпками величиной с тарелку». Когда он пытался сделать фотографии, вся пленка оказалась засвеченной. Он умер в возрасте то ли сорока пяти, то ли пятидесяти лет. Как и все ликвидаторы.

Мои родители уехали на север. Другие люди остались. Осталась и папина мама. Через много лет мы приехали к ней на каникулы. И были потрясены величиной грибов в лесу. Все тогда говорили, что это из-за радиации, и это наводит меня на некоторые мысли. Мои родители люди среднего роста. Во мне метр восемьдесят восемь без каблуков. Я всегда возвышаюсь над ними. Откуда такой рост? Папа говорит, что я выросла, потому что рост был мне необходим для успешных выступлений. Он верит в силу духа человека. Но мама была накануне зачатия в тот момент, когда взорвался реактор – она пила воду и ела овощи, и продолжала пить и есть и после зачатия. Так что, кто его знает?

Когда я спросила папу об их побеге из Гомеля, он рассмеялся.

– Это было совершенно безумное время, – сказал он. – Мы поехали к твоим бабушке и дедушке, потому что они жили в Сибири, а это было дальше всего от Гомеля. Ехали мы на поезде. На старом поезде, забитом людьми. Тридцать шесть часов от Гомеля до Екатеринбурга – в то время он назывался Свердловск – а потом еще два часа на самолете до Нягани, города возле Северного полярного круга.

Отец называет Нягань «дерьмовым городишкой». В нем я и родилась 19 апреля 1987 года. В тот момент моего отца не было дома – он вернулся к работе, как только устроил маму. Он был в Гомеле, где праздновал Пасху со своими родителями, когда узнал, что стал отцом.