Илья Бояшов - Жизнь идиота

Автор знаменитого в свое время «Дневника пройдохи Ке», востоковед, китаист, еще успел повоевать и на корейской войне – был шпионом, дипломатом, спецназовцем; впрочем, кем только дядя Миша не был.

Вернувшись из очередной командировки (в Кампучии он помогал свергать режим Пол Пота), дядя Миша привез целый чемодан тамошних кампучийских долларов.

В долларах был весь ресторан. Дядя Миша их дарил, раскидывал. Оставлял на столах. Ясное дело, эти доллары были никому не нужны – вот писатель-спецназовец и веселился.

Когда он в изрядном подпитии покидал писательский дом, то видел, как деньги уборщицы просто выметали.

Наутро, вернувшись, он застал одного из своих приятелей, у которого никогда не водилось «тугриков», за ресторанным столом. Тот заказывал себе поистине царский обед, как говорится, «двести грамм… и закусить».

«Приболевшего» после вчерашнего дядю Мишу алкаш-приятель встретил словно отца родного, чему подозрительный, как все шпионы, Демиденко несколько удивился.

Но долго ему не пришлось дознаваться, откуда богатство. Угостив изможденного мэтра «холодной, двойной очистки, московской», приятель добродушно поведал, что собрал раскиданные благодетелем кампучийские билеты и отнес их какому-то предприимчивому нумизмату, тот отвалил за них приличную сумму.

– Да и не только я относил! – воскликнул друг. – Тут многие этим занялись. Коллекционеры твои раритеты с руками отрывают.

Взревев, дядя Миша бросился к мусорным бачкам, но было поздно.

Как всякий образованный человек, дядя Миша умудрялся повсюду вставлять бранное словцо.

Довлатов в свое время дал ему такую исчерпывающую характеристику: «Я спросил писателя Демиденко, какой фирмы его пишущая машинка. “Рейн (бранное слово), металл, на (бранное слово)”, – ответил тот».

Однажды Демиденко разогнал даже видавших виды сотоварищей одним-единственным вопросом:

– Что такое дао?

Тем, кто не знал – а таковых было большинство, – дядя Миша старался дать в ухо.

Неудивительно, что ресторан начал пустеть на глазах. Запахло очередным скандалом.

Не помню, как я ему подвернулся, но на вопрос успел пробормотать, что знаю.

Удивительно, дальнейшей экзаменовки не последовало. Дядя Миша настолько удовлетворился ответом, что мгновенно успокоился, ласково меня обнял (думаю, так в припадке нежности может обнять йети) и таким вот образом ходил со мной в обнимку, показывая официанткам, бармену и даже поварам и приговаривая при этом:

– Он знает, что такое дао!

С тех пор китаист и разведчик относился ко мне как к сыну.

– А все потому, что Бояшов знает дао, – объяснял завистникам, – а вы, ослы, – нет!

Евгения Васильевича Кутузова также не лыком сшили.

Кагэбисты (о чем уже говорилось) были нашими соседями.

Если не приятелями.

Руководителю ЛИТО как-то пришло в голову, что он предал родину.

Несомненно, без водки не обошлось.

В темный осенний холодный вечер, почти в ночь, когда ресторан уже закрывали и особо засидевшихся посетителей выкидывали на улицу – иначе от них было попросту не отделаться, – выставленный за порог мэтр внезапно раскаялся и отправился к Большому дому.

Он стучал кулаками в парадную дверь и требовал собственного ареста – за малодушие и шпионаж в пользу Запада.

Его отговаривали сердобольные дежурные. Предлагали такси. Смеялись. Недоумевали. Пытались усовестить.

Он требовал карандаш и бумагу – для дачи показаний.

Дождь лил как из ведра.

Кончилось тем, что мэтра выбросили и оттуда.

Кутузова мы любили.

Но не менее любили и Леонарда Емельянова, профессора Пушкинского дома, и Бориса Стругацкого, и Глеба Горышина, и хитрющего, умного поэта Вольта Суслова, и Анатолия Белинского, главреда тогдашнего «Лениздата», и вообще всех, кто тогда с нами – поэтами, лириками и фантастами – возился.

Нас тоже «было много на челне».

Теперь «иных уж нет, а те далече…».

Андрюша Измайлов, Володя Алексеев, Сережа Федоров, Леша Грякалов, Лена Грачева, Виталик Крижшталович, вечно бородатый Носов… – где вы сейчас, многие мои друзья-товарищи по писательскому застолью?

На третьем этаже Дома, в мавританской гостиной, обшитой дорогим потемневшим деревом, с роскошным столом и резными креслами (все потом сгорело, все растащили), занимались молодежью писдомовские консультанты – Володя Ивченко с Николаем Горячкиным.